Парижский синдром

О том, что его не любит мать, Ян догадался рано. Возможно, он не все понимал, но чувствовал. Она никогда не обнимала его, не целовала на ночь, не хвалила, не читала сказки на ночь и не готовила завтраки к школе. Он бы мог принять это, как норму поведения, если бы к его старшему брату она не относилась совершенно по-другому. Все, чего не мог получить Ян, сполна доставалось Ричарду. Он был не просто любимчиком Марсии. Казалось, он был ее единственным сыном. Яна спасало лишь то, что его обожал отец, чья любовь отчасти компенсировала мальчику равнодушие матери.

Он рос, смирясь с такой обстановкой, и не пытаясь выяснить причину столь несправедливого отношения – семейство Арчеров не было приверженцами откровенных разговоров. И, на удивление, он не ревновал и не соперничал с братом, как это часто бывает. Ричард стал для него примером для подражания (Ян решил, что, чем больше он будет походить на брата, тем больше шансов, что мама его полюбит). Брат тяготился таким положением дел. Он, что тоже редкость, не радовался своему особому положению, а, напротив, предпринимал попытки вернуть равновесие материнской любви. Попытки тщетные и вызывавшие у Марсии лишь раздражение.

Главным событием, которое помогло Яну до конца осознать, что мать его не любит, были…прогулки. На территории поместья, где они тогда жили, росло множество платанов – старых раскидистых деревьев, чьи переплетенные ветви образовывали идеальное место для игр. Так вот младший сын мог безнаказанно лазать по деревьям, а старшему Марсия это запрещала. И Ян понял, что ей все равно, она не боится, что он упадет и разобьет, а то и сломает себе что-нибудь.

Уже подростком, обзаведясь друзьями, Ян обнаружил, что его семейная ситуация не так уж и плоха. Его хотя бы любил отец, а Марсия…что ж, со временем он привык к ее холодности и отвечал тем же. А были семьи, где детей не любили вовсе, где их били, унижали, оскорбляли. О том, что есть также и семьи, где дети купаются в любви как отца, так и матери, он предпочитал не думать.

Детство прошло, и зависимость от родительских чувств прошла тоже – слишком много всего предлагала жизнь, чтобы тратить время на бессмысленные выяснения. А когда он уехал, это и вовсе перестало быть значимым – главное, чтобы деньги присылали!

Интерес к истории рода Ян унаследовал от отца – тот с таким восторгом и упоением рассказывал о Беларуси, что остаться равнодушным было невозможно. Тем удивительнее казалось, что он уже много лет туда не ездил. Впрочем, объяснялось все просто – железный занавес, хоть и таял постепенно, но все же оказывал большое влияние на туристические пристрастия американцев.

Когда Ян объявил, что намерен учиться в Европе, Марсия лишь плечами пожала. Он ждал хотя бы аргументов, что это – слишком дорогое удовольствие, но ей было, видимо, настолько все равно, что она промолчала. В душе вновь всколыхнулась детская обида и недоумение, но ненадолго.

И первое, что он сделал, оказавшись по эту сторону океана, отправился в Беларусь. После распада советского союза в бывшие республики потоком хлынули иностранцы, настолько заманчивые перспективы теперь перед ними открывались. Ян расцвел! Еще бы – богатый наследник знатного рода, да с западным лоском, он мгновенно стал звездой компании и объектом зависти и восхищения.

Девушки так и вились вокруг него, но он выбрал Анну, не самую яркую среди возможных претенденток на его внимание, но зато самую бескорыстную. На нее, бесспорно, подействовало его обаяние, но ей не важны были ни его родовитые предки, ни американское гражданство, ни деньги. Анна, в отличие от него, выросла в крепкой, дружной семье, окруженная лаской и любовью. И в своих отношениях с людьми она руководствовалась лишь искренними велениями своего великодушного сердца, ведь ей не надо было доказывать, что она достойна любви.

Ян потянулся к ней, почувствовав ее цельность, но со временем стал бояться, что так сильно влюбился. Как и любой недолюбленный ребенок, он боялся привязываться к людям, боялся быть отвергнутым. Поэтому так и не открылся до конца, утешал себя тем, что все несерьезно. К тому времени он уже забросил учебу в Сорбонне, осознав, что это был лишь предлог, чтобы убраться подальше от дома. А убедившись, что на финансовые поступления от Тео это никак не повлияло, задумался о возможности путешествовать по миру, нигде подолгу не задерживаясь и не связывая себя обязательствами. Впрочем, на тот момент он так сильно был влюблен, что искренне хотел предложить Анне следовать за ним.

Весть о ребенке, как и следовало ожидать в такой ситуации, скорее испугала его, чем обрадовала, но он слишком любил Анну, чтобы озвучить мысли о наилучшем для него решении проблемы. Он решился на то, чтобы я родилась, но так и не решился на брак. Как оказалось со временем, семейная жизнь, пусть и не закрепленная официально, не так уж страшна. Но, чем больше проходило времени, тем сильнее его угнетало положение дел. Ему только двадцать, вся жизнь впереди, столько было планов, а теперь что? К тому же Анна начала мягко намекать, что негоже сидеть на родительской шее, пора бы самому твердо стать на ноги. Да и Тео стал проявлять не то, чтобы недовольство, скорее, непонимание, что великовозрастный отпрыск созрел для того, чтобы завести семью, но при этом так и не определился с профессией и с работой. И дал понять, что не готов дальше спонсировать такой легкомысленный образ жизни.

А в стране, тем временем, ситуация была нестабильна, и Ян понял, что не готов оставаться здесь жить. Отец-то рассказывал о природных красотах, величии замков и историческом наследии, в реальности жизнь здесь оказалась не столь привлекательной. Он решил вернуться в Америку, поговорить с отцом на предмет участия в семейном бизнесе. А когда обустроится, то перевезти и нас с мамой.