Страница 11 из 113
До темноты я слоняюсь по квартире без дела, застывая возле холодильника. Самая простая задача — приготовить себе ужин — заставляет теряться. Дома чаще всего готовкой занимается мама, иногда — отец. Мне доверяют нарезать салат, заварить чай, убрать со стола, помыть тарелки.
Вытащив все продукты на стол, я долго разглядываю их, будто вижу впервые. Спустя полчаса все же справляюсь с первым, самостоятельным за последние несколько лет, блюдом — яичницей с колбасой и помидорами. Иван застает меня за мытьем посуды, на этот раз у него в руках папка, судя по всему, — документы дела. Не испытывая ни малейшего желания видеть, что произошло с жертвами, вытираю руки об полотенце и сажусь на диван.
– У нас на него нет ничего. Собранные с мест преступления следы, потожировые выделения, жвачки, окурки — ни одного общего знаменателя. Спермы, слюней, частиц кожи под ногтями жертв — нет. Никаких математических последовательностей в датах, чисел Фибоначчи и прочего. Ни одного свидетеля, видео с камер наблюдения, проезжавших в тех местах машин, следов протектора, — ничего. Общее в жертвах —особая жестокость и отсутствие следов. Есть среди них и женщины, и мужчины.
– Разве такое бывает? Пять лет, сколько на его счету?.. И ни одного косяка.
– По официальным данным, в серии больше пятнадцати. По факту, перевалило за сорок.
Он продолжает свой рассказ, а я листаю материалы дела, стараясь не задерживаться на снимках, прочитывая тексты по диагонали. Папка невероятно толстая, но я понимаю, что здесь нет даже и десятой доли того, что собиралось за эти годы. Неуловимый убийца, движимый собственной логикой или одержимый навязчивой идеей, в поступках которого невозможно разглядеть систему. Но она есть, есть, только нащупать ее не так-то просто. Возможно, Ваня верит, что раз и у меня не все дома, то я на шаг ближе к мыслям садиста, чем он, но все совсем не так.
В голове тихо и пусто, словно все вымерли. Кажется, им тоже страшно от такой жестокости, как и мне. Сложно поверить, что я второй раз оказываюсь вовлеченной в дело, связанное с серийным убийцей. А если вспомнить, что тогда мне пришлось повстречаться с ним… То тут я даже думать не хочу о подобном исходе. Иван надолго не задерживается, уезжая к семье — толку от меня все равно мало. Я с облегчением впихиваю в его руки черную папку, перетягивая ее резинкой, пряча от себя хранящиеся внутри кошмары и людские трагедии.
– Ваня, — говорю, хватая за руку. — Мне на улицу хочется выйти. Я устала сидеть взаперти, одна тюрьма сменяется другой.
Он хмурится, кусает нижнюю губу, а я, словно пластилиновая, взираю на него, не в силах шевельнуться. И все же, Иван отдает ключ, хочет что-то добавить, но в последний миг передумывает.
– Без глупостей, Басаргина.
– Так точно, товарищ начальник, — сияю в ответ. А когда за ним закрывается дверь, спускаюсь по стеночке на пол, зажимая в ладони еще теплый ключ, и глупо улыбаюсь, глядя в темноту.
Проходит семь минут, я встаю, распрямляя ноги, и открываю входную дверь, снова становясь самостоятельной и взрослой, — словно мне разрешили гулять до двенадцати ночи, взяв обещание вести себя прилично.
Я занимаю ту же лавку во дворе, на которой с утра дымил сосед. Квадраты окон загораются желтым, и я наблюдаю за чужой жизнью, дорисовывая каждому герою новую историю и характер. На моих глазах разворачивается одновременно несколько серий выдуманного сериала, где есть любовь и одиночество, слезы и смех. Когда комары не оставляют на ногах живого места, я с сожалением поднимаюсь, покидая внутреннюю часть двора с большой неохотой. Не отдаляясь далеко от жилья Ивана, неторопливо обхожу дом по периметру и вижу дальше небольшой сквер. До него не так далеко — метров триста, и я иду в сторону пешеходного перехода, чтобы оказаться по ту сторону дороги. Освещения здесь не хватает; проезжая часть тонет в темноте, и лишь над парковой аллеей горят оранжевые фонари в круглых сферах.
До перехода остается не больше двадцати шагов. Из-за поворота показывается темный автомобиль, я вижу его боковым зрением и жду, когда он притормозит, пропуская меня, или проедет, не сбавляя скорости. Но машина медленно катится на первой передаче, двигаясь громадной тенью, подстраиваясь под мой шаг. Я останавливаюсь в нерешительности, ожидая, что откроется окно и водитель спросит дорогу, или как-то иначе проявит свое существование. Вместо этого джип тормозит вровень со мной, прекращая всякое движение. Тонированные стекла скрывают от меня хозяина автомобиля, и кажется, будто гигант живет собственной жизнью. Абсолютно абсурдная мысль разрастается во мне все больше и больше, вызывая ощущение опасности.
«Нам это не нравится!».
«Чего он замер там?».
«Двигай, двигай от него, какой-то контуженный за рулем».
Ощущаю, что ладони становятся влажными, и отступаю назад, не отрываясь от машины. Гнетущее чувство не дает повернуться спиной, и я пячусь, спотыкаясь почти на каждом шагу. Наконец я упираюсь в дерево, а водителю надоедает молчаливая игра. Резко газуя, он срывается с места. Я вдыхаю запах жженой резины его покрышек и понимаю, что на сегодня прогулка закончена. Хочется назад, в безопасность замкнутых стен и дверных замков, под тепло одеяла.
За три минуты я влетаю в квартиру, скидываю с себя одежду и закутываюсь с головой в постели, оставляя лишь небольшое отверстие, чтобы дышать. Образ врага, таящегося за темными стеклами, еще долго преследует мысли и разговоры шептунов.
«А не такой ли же он, как у Ивана?», — размышляю я, засыпая, но сопоставить автомобили не удается — они все кажутся мне одинаковыми, особенно в темноте.