Страница 12 из 113
Я завтракаю шоколадными хлопьями, накладывая их в тарелку трижды, пока в холодильнике не заканчивается молоко. Мне нравится неторопливость, с которой я позволяю себе встречать очередное утро: без расписания, без ежеминутного подчинения и контроля.
Представляю, как Солнце сейчас водит ложкой по непонятному серому вареву из несолёной крупы с водой, украшенному желтыми пятнами подтопленного масла. Не доедать нельзя: она всегда садится возле Иволги, потихоньку перекладывая отвратную еду соседке, незаметно, но быстро. К девушке часто приходят родители с полными сумками продуктов: если не их передачки, Солнце однажды растворится в никуда.
Диктор одного из каналов обещает прекрасную погоду, и я верю этой светловолосой девушке, облаченной в серый костюм, с жемчужными зубами и нежным лицом. Разглядываю ее безупречный макияж и укладку, гадая, как выглядит жена Ивана? Брюнетка или блондинка? Высокая, стройная? Почему-то мне очень важно знать, важно и страшно.
– Я все равно проиграю, дурочка из переулочка, — говорю вслух, забрасывая посуду в мойку.
Возле Цветаевой на стуле появляется кулинарная книга. Старая, советская — листаю ее, сидя на подоконнике и разглядывая цветные вкладыши с блюдами национальных кухонь, но так и не решаюсь взяться за что-нибудь серьезное. На языке крутится выражение про мужчин и желудок, но в моем случае дорога куда извилистее, а ради себя стараться нет никакого желания. Вполне сгодится самый простой салат.
Полицейский приезжает к обеду, в форменной одежде, только без кителя и фуражки. Рукава белой рубашки, закатанные на четверть, туго обвивают руки. Я вижу, что Иван успел постричься и гладко побриться, сразу становясь на несколько лет моложе и еще симпатичнее. Я иду следом, откровенно любуясь и вдыхая запах, который мужчина приносит с собой.
– Хорошо выглядишь, — замечаю, проходя за ним в зал.
– Спасибо, но я не люблю комплименты. У меня для тебя есть работа.
Он бросает мне черный пакет, но я не ловлю его, позволяя упасть в ноги. Мы стоим в тишине, разделенные им, точно невидимой чертой, и я смотрю не в глаза мужчине, а на золотой зажим на темном галстуке, пытаясь разглядеть, что нарисовано на эмблеме. В животе просыпается неприятное ощущение липкого страха.
– Аня, — начинает он, но я резко перебиваю, поднимая ладонь в останавливающем жесте:
– Не хочу! Я сказала, что не буду трогать их, — во мне пылает ярость, и когда я сталкиваюсь взглядом с Иваном, вижу, насколько зол и он: привычка подчинять дает о себе знать, — сказала, но ты меня не слышишь.
– Ты обещала помогать, — его гремящий голос ниже обычного. — Или отмена диагноза уже не нужна? Свобода быстро разонравилась?
Я выдыхаю шумно:
– Надумал шантажировать? Черта с два! Я не экстрасенс, сколько можно говорить? Мне на хрен не сдались вещи покойников, которых касались руки убийцы, — я пинаю мешок со всей злости, направляя его в сторону Ивана, но от моих движений пакет раскрывается, и из его недр выпадают вещи, аккуратно упакованные в полиэтилен. Я вижу черную ткань в одном, в другом — золотую цепочку, в третьем — связку ключей с брелоком в виде мягкой игрушки.
Пытаясь успокоиться, сжимаю губы, выравнивая дыхание; примерно тем же занят и полицейский. Ноздри его нервно трепещут, будто вот-вот и он сорвется, заорет, пойдет крушить все вокруг.
Нам требуется несколько минут, чтобы прийти в себя.
Наконец я качаю головой, переборов себя, и медленно, очень медленно наклоняюсь, протягиваю дрожащие пальцы к первому предмету, замираю в паре миллиметров, заново собираясь с духом. Когда только шуршащая пленка отделяет меня от темных капроновых колгот, я лишь подтверждаюсь в своих мыслях. Хоть изображение рисует картину удушения, по факту, я ничего не вижу.
«Скажите что-нибудь», — обращаюсь к шептунам, но они насмешливо вторят, будто эхо.
«Что-нибудь?»
«Что-нибудь»
«Что-нибудь!»
«Заразы», — ругаю их и тут же слышу гневные вопли обиженных голосов.
Откладываю один пакет, усаживаюсь на пол и начинаю перебирать остальные, внутренне содрогаясь от мысли, что вещи принадлежат убиенным.
«Зачем ты их трогаешь?»
«Давай не будем?»
«Неприятненько»
Стопка возле меня растет. Я делаю вид, что тщательно вглядываюсь в каждую деталь, застывая, но на деле понимаю, что концентрация давно потеряна, и все расплывается, превращаясь в цветовые пятна, сделанные нервными мазками. Внезапно мир обретает четкость и ясность, я обнаруживаю себя с предпоследним пакетом, небольшим, в котором находится бирюзовый тонкий шарф. Кровь начинает стучать в висках, отмеряя секунды.
Твою мать…
– Экспериментатор, — я неожиданно швыряю его прямо в голову Ивану, вскакивая на ноги. Он не успевает увернуться, и получает по лицу, — не больно, но неприятно.
Резкие движения вызывают потерю ориентации, и я, опираясь рукой о стены, выхожу из комнаты.
– Смогла же, — с вызовом бросает мне в спину, убирая вещь в карман форменных брюк. Полуоборачиваюсь, застывая на мгновение в профиль:
– Жене своей прежде чем отдавать будешь, постирай, чтобы трупами не провонял.
Мне кажется или Иван и вправду усмехается. Я опираюсь согнутой в локте рукой на кухонное окно, прижимаюсь к ней лбом и разглядываю двор, где несколько мальчишек с деловым видом изучают автомобиль моего собеседника. От звука закрывающейся двери вздрагиваю; Иван появляется на улице спустя минуту, по очереди сжимает каждому из пацанов ладони, будто взрослым, и забрасывает темный ненавистный пакет на заднее сидение. Дети наперебой говорят с ним, а мужчина закуривает, прижимаясь к капоту чисто вымытой машины и пуская дымные кольца.