Страница 46 из 100
Я радуюсь иногда, что еще ни разу не дожил до того момента, как случается эта неизбежная развязка. Да, это малодушно, да, я сам своим появлением подталкиваю отмеченных к исполнению их судьбы, сам заставляю их тащить их крест!.. Но я не могу иначе; я живу только потому, что взял на себя это обязательство. И знаю, что магия уничтожит меня, едва я перестану выполнять то, ради чего воскресаю каждый раз. Именно поэтому я подчиняюсь тому зову, который приводит меня в место, где когда-нибудь появятся отмеченные. Я подчиняюсь и жду их, но... Не могу не думать, не могу не сомневаться.
Магия требует слишком многого. И, конечно, у нее есть на то право. Она дала нам наш мир, дала нам волшебные силы и возможность их использовать. И, наверное, два человека раз примерно в век – это ничтожно малая цена за то, чтобы все остальные рождались, жили, оставляли потомков и умирали собственной тихой смертью.
Так почему тогда каждый раз, когда я так думаю, мне становится тошно от самого себя? Наверное, потому, что я никогда не считал общее благо – благом для всех.
Надеюсь, все те души, что я невольно загубил, исполняя свое предназначение, простят меня за все, что я сделал».
К концу чтения у Ниты подозрительно задрожал голос. Сегодняшний сеанс чтения вообще превратился в сущий кошмар. Столько неприятного, болезненного откровения было в прочитанных строчках, что обоим было не по себе.
Нита захлопнула дочитанный едва ли до середины дневник и отбросила его от себя, будто он был омерзительной гусеницей или чем-нибудь похуже. Покусав несколько секунд костяшку указательного пальца, она привычно улеглась рядом с Джереми и уткнулась лицом в его плечо.
– Не хочу больше это читать, – невнятно проговорила Нита, обжигая его шею горячим дыханием.
Джереми невовремя отвлекся на это ощущение и пропустил дальнейшие рассуждения Нитьен, которая, распаляясь все больше, что-то активно ему выговаривала. Поймал Джереми только конец ее речи:
– Если бы не встрял Авидис, он бы и с нами сделал то же самое! Рассказывал бы нам про эти чертовы силы и метки и строчил дневничок, в котором бы показательно страдал из-за того, что очередная пара дурачков вынуждена будет пожертвовать своими жизнями из-за какой-нибудь мифической угрозы! – рычала Нита, от которой Джереми никак не ожидал такого тона и такой саркастической язвительности.
Впрочем, отчасти он был с ней согласен. Да, сэр Ассер не знал точно, что случилось со многими отмеченными – возможно, они выжили и благополучно умерли от старости, скрывшись от чужих глаз. Но вероятность того, что они умерли в мучениях, лишенные магии, казалась куда более высокой.
– Но угрозы-то не назвать мифическими. Куча чудовищ или эпидемия, угробившая миллионы магов... Неужели ты бы не вмешалась, если бы знала, что в твоих силах все исправить? – Джереми сел, осторожно отстранив поднявшуюся следом за ним Ниту.
Та упрямо сощурила глаза, но помолчала, размышляя. Джереми, привычно наблюдая за ее подвижным лицом, на котором с легкостью читались все эмоции, и без того знал, что она скажет. Он и сам понимал: ну не смог бы он отвернуться, если бы знал, что от него зависели чужие жизни.
Это был тяжелый моральный выбор и, пожалуй, такой не должен был вставать перед подростками, еще даже не закончившими Академию. У них должна быть вся жизнь впереди; они должны мечтать о том, чем будут заниматься, закончив учебу. Должны мечтать о том, как будут строить свою судьбу такой, какой они хотят ее видеть.
Джереми как никогда остро ощущал всю обрушившуюся на них с Нитой несправедливость. Да, на словах было легко заявить, что вот ты-то мир бы на произвол судьбы не бросил! Ты-то обязательно бы спас всех, даже ценой собственной жизни, ведь что такое одна жизнь по сравнению с жизнями сотен и тысяч человек?
Но на деле... Джереми было страшно и больно. Он не хотел умирать, и ему самому его собственная жизнь не казалась чем-то незначительным, чем-то, что можно с легкостью отдать за кучу незнакомых ему людей, которые ему самому не сделали ничего хорошего. Наверное, умереть за Ниту, которая была ему дороже всех, или Криса – единственного друга – было бы куда легче, чем убеждать себя, что толпа незнакомцев имеет право забрать его жизнь.
Нита наконец заговорила, и Джереми в очередной раз почувствовал, как сжимается его горло от нежности и симпатии. Они думали одинаково, и от этого теплело на сердце.
– Я... я не знаю. То есть я знаю, что правильно сказать – да, я готова пожертвовать собой за других, но... Я хочу жить! Почему именно я должна за кого-то умирать? Я же нормальный человек, я не могу не ценить саму себя, я не разменная монета! Но я не знаю, что со мной будет потом, если я откажусь от этого чертового долга и допущу, чтобы кто-то умер. Смогу ли договориться с совестью, если буду знать, что могла бы кого-то спасти, но не стала? – голос у Ниты снова задрожал, но говорила она решительно.
Даже выступившие было после ее вспышки злые слезы высохли, и глаза сверкали упрямо и растерянно одновременно. Договорив, Нита чуть сгорбилась, будто собственные слова давили ей на плечи, и обхватила себя руками.
Джереми, поддавшись порыву, притянул ее к себе и обнял, ощущая жгучую обиду и горечь. Неужели они оба не заслужили жизни? И он, и Нита росли без семьи, преданные собственными родителями. Они не знали самой банальной и необходимой любви – материнской, и воспитывались как придется, росли, будто сорняки, сами в себе. И теперь, когда их свобода была так близка, когда от нормальной жизни их отделял какой-то год в Академии, все рухнуло. Они вдруг оказались связаны непонятным предназначением, а магия вообразила, что именно они должны справляться с каким-то там кризисом, к которому пришел их мир.