Страница 38 из 100
– Бардак какой-то, – вздохнула Нитьен, признавая его точку зрения. – А единственного человека, который мог нам все объяснить, арестовали. Черт, я и правда чувствую себя членом преступной группировки!
Джереми против воли рассмеялся. Он был растерян, напуган, и в то же время странно спокоен. Будто его несчастная, боявшаяся перегруза психика сбавила эмоциональность, не давая ему как следует реагировать на происходящее. Или это был банальнейший ступор.
– Ладно, давай дальше, – вздохнул Джереми, невовремя задумавшийся о будущем.
О будущем, которое было похоже на черную дыру – в нем тоже не было определенности, одна только сосущая пустота, в которой у них нет ни еды, ни крова, ни чувства безопасности.
Джереми как никогда раньше ощутил себя всего лишь мальчишкой, на которого свалилось не по годам серьезное испытание. И ответственность за другого человека.
«Что ж, я поражаю гордых до невозможности «родителей» своими невероятными способностями к обучению. Они – хорошие люди, они искренне меня любят, и тем страшнее мне осознавать, что я... Всего лишь подделка, а не их настоящий ребенок. Иногда я чувствую себя демоном, который захватил чужое тело, который втирается в доверие к людям, втайне смеясь над их наивностью. Интересно, было ли им суждено иметь именно меня в качестве ребенка или я действительно занял место того малыша, что был предназначен им судьбой?
Я стараюсь делать все, чтобы родителям было хорошо. Мне кажется, это успокаивает мою совесть, я на время перестаю терзаться чувством вины... Семья всегда была для меня всем, и я инстинктивно оберегаю эту пусть ненастоящую, но мою нынешнюю родню.
Я очень скучаю по Годайну и Элли. Наверное, странно, что я не скучаю по нашим с Годи родителям – но они умерли так давно, что эта рана давно уже затянулась. Мне было десять, когда от нелепой случайности погиб отец и почти сразу от горя слегла мать. Годайн, мой серьезный старший брат, в свои шестнадцать лет возглавил семью, отбившись от тут же нарисовавшейся из ниоткуда родни. Подумать только, все эти люди, которых я вообще ни разу не видел, претендовали на опекунство!
Надо же, я до сих пор начинаю кипеть от злости, едва это вспоминаю. И умом я понимаю – многочисленная родня всего лишь хотела заграбастать наши деньги, это вполне объяснимо!.. Но как же тошно становится от этой мысли. Впрочем, Годи всегда говорил, что я немного не от мира сего. А теперь эти его слова и вовсе можно применить ко мне в самом их прямом смысле.
Иногда я жалею о том, что попросил Годайна и Элли придумать и провести надо мной этот ритуал.
Черт, как же у меня скачут мысли с темы на тему! Интересно, это потому, что моему телу всего семь лет, или я все-таки немного сошел с ума?
Так вот, иногда я жалею. Я мог бы просто как-нибудь ночью принять яд – большинство лекарств, облегчавших мне жизнь, были ядовиты, если принять их слишком много. Я мог бы это сделать и избавился бы от проклятия.
А потом мне становится стыдно за такие мысли. Всю жизнь меня опекал Годайн. Он всегда был сильнее меня, у него в полной мере раскрылся наш родовой дар. Его артефакты были лучшими! Я же был паршивой овцой – дар у меня был настолько слабым, что зачарования выветривались из предметов буквально за неделю!
Иногда мне кажется, что мне просто суждено было переродиться и получить другой дар.
Неудивительно, что Годайна с такими способностями попытались убить. И я ни разу не пожалел, что принял его проклятие на себя. Я спас ему жизнь, как он спасал мою, и это было самым правильным поступком в моей жизни.
К слову, проклятие было наложено крайне интересное. Первые несколько лет я жил вполне спокойно, не мучаясь. Возможно, проклятие не действовало потому, что Годайн создал для меня артефакт, не знаю. А возможно, это проклятие выжидало, давало забыть о себе, чтобы потом ударить – так, что я сразу превратился в беспомощного калеку.
И снова я оказался на попечении у брата, у своего любимого недавно женившегося брата, чья жена стала моей невольной сиделкой.
Я ненавидел себя и свое существование иногда так, что мог бы – перегрыз бы себе глотку!
М-да, я перечитываю сейчас эту свою запись и радуюсь тому, что ее никто кроме меня никогда не увидит. Но я скучаю по семье, и мне хочется вспоминать о ней, писать о ней – будто слова на бумаге сделают ее материальнее. Потому что иногда мне кажется, что я просто сошел с ума и выдумал свою первую жизнь.
Первую жизнь, от которой уже ничего не осталось. Годайна и Элли больше нет в этом мире, и никто не знает, что с ними стало. Они сумели создать барьер и огородить часть мира от нас, магов, но где они сами? С момента моей смерти прошло уже сорок шесть лет. Но я все же надеюсь, что они живы. Что установка барьера не выпила их, не отняла у них все силы... Хотя мы предполагали, что именно это и случится.
Если задуматься, то мы – дурные люди! Я отдал свою жизнь ритуалу, который превратил меня в вечного учителя тех, к кому прикоснется магия. Я помню, как боялись, паниковали, пытались разобраться во всем Годайн и Элли, связанные странной связью. И я помню, что тогда, умирая от проклятия, захотел помогать таким, как они, чтобы никто больше не остался один, не понимая, что происходит. Моя жизнь все равно уходила, и я пожертвовал ее остатками.