Это игра

– Зимой мы тут волками завоем от скуки, зато можно будет на клубе Мафии подзаработать.

Василевич и Иванов переглянулись и засмеялись. Затем от этих двоих пошли аплодисменты, Дятлов раскланялся, подошел к зеркалу и, иногда поглядывая на ярко-зеленую бутылку абсента перед собой, стал краситься. Чуть позже рядом с ним оказался Андрей, чуть позже справа, принялся за макияж Иванов.

Дятлов становился, прости господи, Юноной Авось. Иванов – Барбарой Рис. Андрей наш уже стоял перед дверью с бокалом зеленого зелья. Точнее, это была уже Муся Бурлескман.

Потом шел звон бокалов (шлепающий звук пробки из горлышка никто не заметил – Андрей открыл бутылку тихо и профессионально), затем забулькали мышцы глоток, и зелени в помещении стало меньше.

Они повторили.

И еще раз. Бог любит троицу, как говорил их Хозяин. Троица любила абсент. Бога тоже, хоть и стыдилась бы перед ним появляться. Перед кем угодно. Но только не перед ним. Хотя в Старой Башне грешнику было легко затеряться.

– Дамы! Что бы господа знали свое место, я предлагаю подстраховаться! – завопила Муся. Мужчин или, если вам угодно – господ ни одна, ни третья, ни вторая не любили.

– Здоровье – самое главное! – подхватила Юнона.

– Без защиты – никуда! – сказала Барбара.

Отодвинули ящик, каждая протянула туда руку и через несколько секунд под резинкой чулков всех троих оказались дамские блестящие пистолеты.

– Ребятушки.

Троица обернулась. Петр Петрович был похож на долговязую крысу, забравшуюся в комнату с тремя кошками. Кошки точили когти и облизывали зубы. Их Хозяин, ХОЗЯИН, хозяйнище!!! Неловко заламывал руки, неловко подминал ноги, топтался на месте и места не находил.

– Ребятушки. Вы бы не пили. Такое дело… гастроли… Мы же без гастролей… господи, какой позор! Нас никто не заказал, никто!!

– Заказал, заказал… – начала напевать Барбара. – У вас лексикон заказного убийцы, Хозяин!! – Она выкрикнула это так, как пистолет выпускает пулю после долгого воздержания. Трио захохотало.

Петр Петрович сконфужен в хлам, в говно, в плинтус, в компостную яму. Минуту молчали.

.

.

.

– Я заказываю люстру! – крикнула Муся и выстрелила вверх. Послышался звон разбитой лампочки. В темноте вновь зазвучал хохот, ни мужской и не женский, стук каблуков о паркет, крик Петровича (Юнона наступила Хозяину своим левым каблуком на ноготь среднего пальца правой ноги), стук двери.

– А все потому, что кое-кто не закрыл дверь! – кричала Барбара, выбегая в прохладную октябрьскую ночь и надевая марлевую повязку.

– Он бы все равно перед ней стоял!! – смеялась Муся сквозь ткань такой же повязки, только разрисованной непонятными узорами.

На площади кроме церкви, башни с часами (все те же 4:20, не забывайте), здания оперы, серого скользкого после дождя асфальта – не было никого.

Табунок, так называли травести сами себя на прогулке, то и дело падал, поднимался, смеялся, топотал по асфальту, брусчатке и бордюрам. Старая Башня ночью такая же противная, как и днем, но у ночного города есть козырь: отсутствие жителей на улицах.

А табунок стучал каблуками по площади. Иногда на их пути попадались черные кошки. В том, что цвет животных был исключительно черным, не было ничего удивительного – в Старой Башне не водилось кошек другого окраса. Что это было – совпадение или аномалия – никто не знал. Жители города думали просто: «Когда вокруг тебя много дерьма, тебе абсолютно наплевать на кошек». А зря.