Страница 1 из 174
Абсурд постигается посредством интеллекта, а бред – его отсутствием.
(наверное – Люис Керролл).
Человек стал человеком только после встречи с абсурдом.
(Дмитрий Гачик)
Это сцена 1.
В ролях:
А в ролях никого нет...
Дрожащая черно-белая камера показывает высокую кирпичную стену, у которой лежит полумертвый бродяга. Рядом с ним – скулящий лабрадор, пытающийся поднять хозяина за воротник. Бродяга тянется к марлевой повязке, так глупо и нелепо слетевшей с его щербатого лица, харкает смесью крови и грязи на пыльный асфальт. За стеной дымят фиолетово-оранжевым дымом заводские трубы, от чего ночное небо приобретает сказочный зеленоватый оттенок. Слева на экране – мусорные баки, окруженные мухами, справа – гниющая груда металла, бывшая когда-то автомобилем непонятной марки. Камера идет помехами, дрожит влево-вправо и приближается к стене. Видим надпись на кирпичах с черными пятнами от акриловой краски:
«Осень. Рыжая Муза, обнимающая тебя полностью, ласкающая и согревающая теплом не злого мягкого солнца. Осенью просто невозможно привычно смотреть на мир. Её голос расскажет тебе многое криками улетающих птиц и шелестом падающих на макушку листьев. Главное, слушать её и не стараться понять, а просто чувствовать, чуть отключив рассудок. Таких людей Осень непременно запомнит, но знайте, что она уйдет, и вы обязательно будете тосковать весь год. Поэтому подумайте хорошо – стоит ли впускать в себя Вечную Осень, и жить от сентября до сентября...»
Конец съемки и цитаты.
Поэт неизвестен. Махровый лирик решил скрыться и не привлекать внимание. Потому что в здешних местах не чтили ни стихов, ни осень, ни надписи на стенах. Тут вообще ничего не чтили особо.
Тут дымили трубы за кирпичными стенами, на которых писали брань и под которыми дохли бродяги, тут дымили сигаретами, что бы хоть немного расслабиться от ощущения мерзости вокруг, дымили костры во дворах, что бы сжечь липкую желтую листву, трупы вездесущих крыс и отравившихся ими кошек.
Вот еще надпись: «Осень – это всегда палитра».
Ну, совокупность красок в этом месте, что называлось Старой Башней, не богата. Не буду сейчас перечислять все оттенки черного и серого, скажу только что среди палитры под названием осень, в пейзаже вы уверенно увидите красные и черные ромбики. Иногда – с белой каймой. Такого цвета арлекины носили колпаки и костюмы.
Это – Мое присутствие в книге. Хотя Я – вовсе не арлекин.
.
.
.
Это – Мое присутствие в книге. Иногда, оно будет проявляться не в цвете, а в неожиданной рифме. Увидите черное и красное – значит, рядом сущность моя опасная. Да и вообще зачастую будут и рифма, и ромбики.
.
.
.
Вы думали, повествование начнется от третьего лица?
Нет, начнет именно Лицо Первое. Вы ошибались. Не знаю, насколько часто вы ошибаетесь, но тут, несомненно, ошибка. Налицо.
Оно, Лицо Первое – уже звучит внутри вас. Я – внутри вас.
В самом-самом потаенном месте.
.
.
.
Я многолик.
Я – абсолютно невзрачен на вид, но внутри меня пир, на который у вас не хватит желудков.
Я – шепот ночью «спаси и сохрани», когда ты слышишь, как в дом пробираются воры.
Я – крик души, выходящей из альпиниста, падающего с Эвереста.
Я – крик младенца, который не верит, что умудрился появиться на свет.
Я – в плаче немого, мечтающего быть услышанным.
Я – последнее слово того, кто вот-вот будет казнен.
Я поднимаю солдат в бой, и громче любого приказа, потому что являюсь и долгом, и честью в одночасье.
И никакой приказ, наказ, указ или сказание не способны затмить Меня, потому что тот, кто овладеет Мною, овладеет и миром. Пусть только внутренним.
Иных из вас, кто может замечать больше, чем одну из Моих тональностей – вы прячете в больницах и вяжете по рукам.
Вы говорите, что подберете под Меня слова, музыку и ритм.
Вы записываете Меня, пришедшего к одному из вас.
Я многолик. Сам не знаю, каким звучанием, какой тональностью и в каком тембре существовать. Но не переживайте. Все Мои линии, все Мои вибрации абсолютно гармоничны. Красные и черные линии сменяют друг друга на звукоряде.
Мне больше всего нравится читать книги. Тогда Я – само совершенство.