Страница 51 из 59
Глава 11
Вера
В этой девичьей комнате всё такое лучистое. Молочно-белые стены, на окне белые шторы в крупный, желто-зеленый цветочный рисунок. На кровати бледно-желтое покрывало и две круглые подушки-ромашки. Нежно-зеленый коврик на полу. Светлая мебель. Всё очень, очень светлое, даже глазам больно. В другое время эта комната пришлась бы по душе. Но сейчас хотелось притушить яркость по-летнему свежих и нежных красок, убавить их ослепляющее, неуместно-жизнерадостное сияние. Доставая плед и подушку из шкафа, Антонина тихонько говорила о том, что иногда эмоции похожи на пожар, тушить который бесполезно, а нужно дать ему прогореть и утихнуть самому. Вера прислушалась к себе и подумала, что не ощущает никакого пожара. Внутри только пустота. - Не терзайтесь. Располагайтесь и постарайтесь просто отдохнуть, - сказала гостеприимная хозяйка. - Утро вечера мудренее. - Спасибо вам за все. Антонина ушла, а Вера вставила в телефон новую сим-карту и позвонила маме. Первым делом пообщалась с сыном. Услышав его довольный своей ребячьей жизнью голос, едва не разревелась от облегчения и осознания, насколько легко можно разрушить хрупкую детскую умиротворенность. Потом трубку взяла мама. Сплетая строго дозированную правду и безобидный вымысел, Вера рассказала о ссоре с мужем и о том, что собирается на некоторое время держать с ним дистанцию. - Я пересижу день-другой у подруги. Поработаю над переводами. - Веруша, почему у подруги-то? - мама говорила спокойно, будто ничуть не удивившись новостям дочери. - Приезжай к нам. Отоспишься, отдохнешь, с Димкой повозишься. И рабочее пространство предоставим. - Нет, мам, не надо. Отец будет коситься и вопросы задавать. Да и Димка тоже. А я сейчас взвинченная, не хочу, чтобы ребенок что-то заметил. Я ведь не просто так номер сменила. Стас звонит все время, на разговор вызывает по горячим следам. Кстати, если будет вам звонить и что-то спрашивать, скажи, что со мной все в порядке, и я с ним скоро свяжусь сама. - Такой ответ ему не понравится, - заметила Марина Михайловна. - Не понравится, знаю. Но это всё, что я могу ему на данный момент предложить. Пусть остынет сначала. - Что, все так серьезно? - осторожно поинтересовалась мама. - А с ним всё всегда серьезно. Он по-простому не может. Знаешь же, как Стас умеет сотворить из ситуации судебный процесс с допросами и кучей занудной риторики. - Из какой ситуации, дочка? Что на этот раз? - голос Марины Михайловны беспокойно дрогнул. - Ничего нового, мам. Все те же ревность, подозрения. Мать и дочь помолчали каждая о своём. Вера - оставляя за кадром неприглядные моменты, Марина Михайловна - чувствуя недосказанность и ожидая от дочери больше доверия. - Со мной все нормально, мамуль. Правда. Я буду звонить, звоните и вы мне. Только Стасу не говори, что у меня другой номер. - Да всё я поняла. Не скажу, не волнуйся,- вздохнула мама. И добавила с горечью: - Господи, вот же беспокойный человек. Не живется ему мирно... Вера постояла у окна, разглядывая высоченные тополя в ажурной поросли молодой листвы - яркой, клейкой, остро пахнущей обновленной весенней свежестью. Может быть Антонина права, и пожар внутри все же есть. Просто она его прочувствует не сейчас, пока он пылает, а когда всё прогорит и не останется ничего, кроме остывшего пепла. А может быть всё уже сгорело, и она давно живет на пепелище, сама того не замечая? Желание забиться в темный уголок вдруг пропало, и Вера раздернула шторы, впуская в комнату еще больше света. Взяла бутылочку с уксусом, пару ватных дисков. Подошла к зеркалу, висящему над маленьким комодом. Долго рассматривала себя. При естественном дневном освещении сине-багровые следы на руках и шее выглядят еще более мерзко. И пошло. От резкого запаха уксуса затошнило. Вера быстро закрутила крышку, отставила бутылочку. Вспомнила о просьбе Антона Геннадьевича насчет письма. Можно попросить у Антонины разрешения воспользоваться ее ноутбуком, который заметила на кофейном столике в гостиной. Снова взяла телефон, набрала номер Прокофьева. Звонок был переадресован на голосовую почту. - Антон Геннадьевич, еще раз здравствуйте. Это Вера. Если для вас еще актуально, то, думаю, что смогу вам помочь с переводом письма. Высылайте текст на мою почту, я постараюсь сделать сегодня. Вера постелила поверх покрывала плед, оставленный Антониной, присела на кровать, держась за бок. Болит, дергает, ноет. Жалко себя. Жалко Димку. И Стаса жаль. И хочется плакать и спать. А больше всего не терпится выбраться из всего этого и оказаться там, где всё ясно, понятно, спокойно и привычно. Но, кажется, в досягаемых пределах такого безмятежного пространства больше нет. Вера осторожно прилегла. Поворочалась, находя наиболее комфортное положение для ушибленного бока. Закрыла глаза и лежала, то уплывая в вязкую дрему, то снова возвращаясь в реальность. Захотелось в туалет и пить. Вера сползла с кровати, постояла у двери, прислушиваясь к тишине в квартире, и вышла из комнаты. Показалось, что она услышала тихий разговор, возможно, Антонина говорила по телефону. В коридоре остановилась и увидела, что хозяйка не одна. На кухне, спиной к дверному проему сидел мужчина. Смущение на мгновение ввело в ступор. Но потом хорошее воспитание взяло верх над порывом молча улизнуть и спрятаться в комнате, и Вера нашла в себе силы произнести вежливое приветствие. Гость повернулся, и она узнала в нем Алексея.
***
...Случайно или преднамеренно, но где-то будто прорвало плотину, и теперь Веру несло в неизвестном направлении против воли и желания. А на данном конкретном отрезке времени её вообще тащило куда-то, как безмолвную овцу на заклание.
Обмен несколькими фразами о музыкальных предпочтениях не положил начало непринужденному общению, и весь оставшийся путь проходил в молчании. Алексей вел машину аккуратно, неторопливо. Плавно поворачивал, мягко притормаживал, не спускал глаз с дороги, а на Веру не смотрел. Только однажды скользнул мимолетным взглядом и поинтересовался:
- Как вы?
- Терпимо, - бесцветно отозвалась она.
- Держитесь. Скоро приедем.
Прозвучавшее в его голосе вполне искреннее участие только вызвало раздражение, как и музыка, которую сама же и попросила включить. Завывания басов будили желание взбунтоваться и потребовать остановить машину, а на фоне сумбура, творившегося в голове, на первом плане болезненным пульсом билась одна мысль - быстрее бы все закончилось.
Закончилось всё, и в самом деле, довольно быстро.
Алексей провел её в рентген-кабинет травматологического отделения больницы, быстро переговорил с рентгенологом, неулыбчивой женщиной средних лет. Потом, кивнув на дверь, коротко бросил, непонятно к кому обращаясь:
- Я там подожду. - И вышел.
Врач, деловая и немногословная, велела раздеться до пояса, окинула содрогавшуюся от волнения пациентку бесстрастным взглядом, а дальше только отдавала короткие команды - где встать, как дышать - не задавая ни одного вопроса.
- Одевайтесь и посидите в коридоре, - буркнула она. - Я вас позову, когда все будет готово.
- Ушиб. Перелома, трещин нет. Легко отделались, - отчеканила рентгенолог через несколько минут.
Наблюдая, как Алексей берет и изучает снимок, Вера вдруг почувствовала себя ужасно неловко, словно под пристальным взглядом оказалась она сама.
Наконец Алексей убрал снимок в коричневый бумажный конверт, скатал его в трубочку и сунул себе под мышку. Не давая опомниться, подхватил Веру под локоток и повлек из кабинета. Сквозь ткань кофты проникло тепло крепкой руки и обостренное ощущение незнакомого прикосновения, решительного и уверенного. Стоило бы возразить против такой фамильярности, в конце концов, она и сама в состоянии идти, но Вера молчаливо позволила Алексею руководить.
И неожиданно пополнился давно истощенный ресурс доверия, потребность в котором затаилась глубоко и почти не подавала сигналов о своем существовании, но сегодня вдруг ожила, заворочалась. За короткий временной промежуток, еще один незнакомый человек оказывал ей помощь. Это нарушало обычную картину реальности, в которой привычно существовать, полагаясь только на себя, скрывая и сдерживая многое из того, что чувствовала и в чем нуждалась.
Под ногами плыл зеленый линолеум больничного коридора, на периферии зрения мелькали бесчисленные двери палат и кабинетов, мимо проходили люди. Вера, будто отрешившись, от всего, только и ощущала, как Алексей перемещал её в пространстве твердо, но бережно поддерживая и направляя. Разворачивал, останавливал, усаживал, заводил куда-то, на время исчезал, потом опять появлялся, снова подхватывал и вёл...
В процедурном ей сделали обезболивающий укол, наложили повязку, которая хоть и сдавила грудную клетку, но сняла общее напряжение и позволила чувствовать себя и двигаться уверенней. В какой-то момент вдруг зазнобило то ли от холода, то ли от внимательного взгляда медсестры, заметившей синяки. Но вскоре подействовало лекарство, вместе с болью ушло волнение и захотелось спать. Вера толком не уловила, как снова оказалась на переднем сиденье джипа, пристегнутая ремнем безопасности.
- Заедем в аптеку, - сказал Алексей. - Надо кое-что купить для вас.
Она кивнула, покопалась в сумке, протянула тысячную купюру.
- Вот, возьмите. Этого хватит?
- Вполне. Но потом бы и рассчитались, по факту, - усмехнулся, но купюру взял.
Пока его не было, она задремала. Очнулась, когда хлопнула дверца машины, и зашуршал брошенный на заднее сиденье пакет с покупками.
- Сдача, - Алексей сунул ей в руку деньги и наблюдал, как она размякшая, едва удерживая глаза открытыми, вяло убирает бумажки в карманчик сумки. Губы его растянулись в широкой ухмылке.
- Как самочувствие?
- Нормально, спасибо, - отозвалась сердито, не понимая, чему он так нахально веселится. Машинально оттянула рукава кофты, поправила волосы.
Алексей отследил ее жесты, и улыбка исчезла с его лица. Он сосредоточился на дороге, а Вера прикрыла глаза, делая вид, что снова задремала, и принялась украдкой изучать своего спутника. С этого ракурса -полулежа на сиденье - делать это можно было, не поворачивая головы и не таращась в открытую. Незаметно, сквозь ресницы, обвела взглядом профиль, резко очерченную скулу и подбородок со светлой щетиной. Черты лица у Алексея ничем особым не примечательные, но правильные и приятные. А мимика странная, меняется неуловимо. Лицо то застывает, делается непроницаемым, то вдруг оживает яркостью прозрачного взгляда и, как она успела заметить, множеством вариаций белозубых улыбок, улыбищ и улыбочек. В уголках глаз появляются морщинки и брови выразительно изгибаются.
На шее, в вырезе футболки виден черный шнурок и толстая цепочка из белого металла. Из рукава на правом запястье выглядывают какие-то "фенечки". Хорошо хоть уши, вроде бы, не проколоты. Вере не импонировали мужчины, вешающие на себя обилие побрякушек и увлекающиеся татуировками и пирсингом. Хотя, наверное, Алексей с серьгой в ухе смотрелся бы неплохо, и с банданой на голове, в которой она увидела его впервые, он был бы похож уже не на Зорро, а на пирата... Интересно, а тату у него есть?..
Забредя в своих мыслях неизвестно куда, Вера поморщилась и отвернулась к окну.
От неуместных размышлений отвлек вид знакомых улиц, по которым они сейчас проезжали.
- Когда-то я жила в этом районе. А вон за теми домами школа, в которой я училась до шестого класса, - конец фразы пришлось проговорить в ладошку, пряча зевок.
Алексей то ли фыркнул, то ли усмехнулся, и отозвался, не поворачиваясь к спутнице:
- Я ту школу окончил.
- Правда?! - Вера округлила глаза. - А в каком году, если не секрет?
- Почему секрет? - он вскинул светлые брови. - Я не барышня, возраст не скрываю. В девяносто четвертом.
Значит, ему лет тридцать пять, тридцать шесть. Вера подумала, что по внешности Алексея возраст определить сложно. Он так же изменчив, как мимика на его лице.
- Я тогда в третий класс ходила, - зачем-то сказала она.
Алексей покосился на нее с откровенным удивлением. Вера сдержала улыбку, поняв, что теперь он высчитывал ее возраст.
- Вот уж не подумал бы, что вам... - качнул головой. - Выглядите моложе.
Она промолчала.