Качели над пропастью. Книга 1

Глава 14

Антонина

Передо мной огромная бульонная чашка сладкого кофе со сливками и упаковка моих любимых крошечных сушек с маком. Таскаю их, не глядя, словно семечки грызу - одну за другой.

Я забронировала авиабилеты в Черногорию для себя, Антона и Надежды, а для сестры еще и номер в маленьком семейном отеле. Надя пока не решила, но я почти уверена, что она поедет с нами. Её нынешнее состояние требует отдаления от объектов, порождающих душевный переполох. А у Надежды таких "объектов" целых два - она сама, и тот, неизвестный мне "возмутитель спокойствия". От себя, конечно, не сбежишь, но, поменяв обстановку, можно чуть остыть и попробовать рассмотреть проблему немного с иного ракурса.

Для меня предстоящая поездка не обсуждается. Мыслями я уже не здесь, а рядом с дочкой, по которой ужасно скучаю. Мы не виделись с Анечкой с Рождества, и сеансы видеозвонков по скайпу не считаются.

И, вроде бы, все продумано, планы составлены, идет движение в нужном направлении, но что-то беспокойное вьется в воздухе, как рой назойливых мушек. Попробовала отмахнуться и сосредоточиться на текущих делах, и не получилось. Поэтому сделаю как обычно в таких случаях - прислушаюсь, пытаясь понять, чем вызвано навязчивое состояние. Что не сделано? О чем забыла? На что не обратила внимания?

Или что-то не понимаю? Не замечаю очевидное, лежащее почти на виду?

В череде донимающих меня беспрестанно звонков раздался рингтон - песня "Забытую песню несет ветерок". Второй звонок от Лешки за сегодня. Это рекорд, учитывая, что обычно мы общались с периодичностью раз-два в неделю.

- Сестрица, привет. Дай телефон Веры.

- Господи, братец! Ты...

- Я посмотрел в бланках заказа нашей мастерской. Там только телефон ее хмыря-мужа. Так что... дай телефон.

- Не дам! Что за детский сад, Леш? Она не девочка, которую можно дергать за косички, когда тебе в голову втемяшится. - Сердито хлопнула ладонью по папке, в которой подшиты старые счета ателье.

- Да и я, вроде, не мальчик, которому хочется девчонок за косички дергать.

- Отстань, прошу. И остынь.

- Хех, сестрица... Знаешь же, что не отстану.

- Лёка, объясняю на пальцах для туповатых озабоченных мальчиков. Это не тот случай, когда я считаю возможным выполнить твое требование - да, требование, это даже уже не просьба - и поделиться с тобой номером телефона малознакомого человека. Симпатичного мне человека, у которого сейчас непростое время в жизни и которому не хочу добавлять еще забот. Или даже неприятностей. Я, видишь ли, почему-то уверена, что Вера совсем не будет рада, если я сделаю то, о чем ты просишь. Не до этого ей, сам же можешь понять. Так что, извини.

- А я разве не симпатичный тебе человек? Вот сейчас ты делаешь неприятно мне.

По тону Лешки чувствую, что он потешается, но и слышу вполне отчетливое напряжение. И недовольство. Голос начинает "проседать", становится сиплым, будто простуженным. Эта особенность у брата приобретенная, контролю не поддается и проявляется спонтанно под воздействием самых разных эмоций.

- Ты симпатичный. И потому не вынуждай меня принимать участие в том, что может мою симпатию к тебе... подпортить.

- Это невозможно, сестричка! Ты будешь любить меня любого, - Лешка веселился, но явно все больше прилагая для этого усилий. Казалось, следующую фразу он уже будет цедить сквозь зубы голосом, севшим до предела.

- Ты откуда звонишь, Леш? - Моя попытка перевести разговор на другое ни к чему не приведет, но хотя бы создам паузу. Подумаю.

- С работы.

- А почему так тихо? Обычно у тебя там что-нибудь звякает, стучит или скрежещет.

- У меня перерыв, сижу в конторе. - Лешка ответил равнодушно, но хотя бы не раздражен моей болтовней не по-существу, а за это время я подумала и решила.

- Хорошо, братец, отдыхай. А я пошла работать. Мой перерыв закончился, меня дела и люди ждут.

- Тонь...

- Пока, Леший. Я всё сказала.

Я нажала отбой, и ничуть не удивилась, когда тут же снова раздались знакомые аккорды, а на экране высветилось слово "Брат". Подождав, пока звонки прекратятся, взяла телефон и стала просматривать список абонентов.

Я могу быть ужасно упертой, как все мои родственники, но сейчас решила - буду сама собой, дам волю не упрямой убежденности в своей правоте, а тому, что зовется интуицией.

Вера

Два мобильника в сумочке вовсе не проблема. Но это если не дергаться от каждого звонка.

Вера убрала новый телефон в косметичку, прикрыв его зачем-то упаковкой обезболивающих таблеток, а старый положила перед собой на стол.

С мамой и сыном она уже пообщалась. Позвонил и Антон Геннадьевич. Эмоции всполошились, когда из недр сумки раздалось приглушенное жужжание нового телефона. Профессор сдержанно, почти по-деловому поинтересовался самочувствием и настроением. Спросил, не нужно ли что-нибудь. От этого вопроса Вера поежилась, торопливо поблагодарила за внимание и заботу и поспешила распрощаться.

Оказанная Прокофьевым помощь уже и так лежала тяжким грузом на душе, заставляя чувствовать себя обязанной, уязвимой, слишком открытой - состояние, которого она избегала всю свою жизнь, привыкнув решать проблемы и справляться с чувствами самостоятельно.

Вера сознавала, что при таком навязчивом стремлении наглухо закрываться в себе возникает опасность однажды потонуть в полном забвении. Тем более что, где-то глубоко в душе хотелось иного - чтобы мир вокруг не был равнодушен и откликался на ее настроение. И потому ждала звонков - от мамы, от Стаса, от Антона Геннадьевича, еще от кого-нибудь. Но этот "кто-нибудь", конечно же, не позвонит.

Робко подумала позвонить сама, ведь он дал ей номер своего телефона. Подумала, но ни за что не решится. Да и о чем говорить? "Здрасте, это Вера. Ну та, которая с синяками. Помните, вы меня возили на рентген? Ребра мои на снимке разглядывали? Как поживаете?" Фыркнула, с досадой тряхнула головой, прогоняя нелепые мысли.

С мыслями справиться еще можно, но не с тягостным состоянием растерянности, вызванным тщетными попытками оценить то, что происходит сейчас в её жизни. А главное, в ней самой.

Рядом нет никого, с кем можно легко и непринужденно болтать о насущном и наблюдать, украдкой измеряя и сравнивая "градусы" чужой житейской шкалы и своей.

- "Пфе, тоже мне - проблема. Подумаешь, бурно поссорилась с мужем. В семейной жизни всякое бывает. Все выпускают пар, без этого нельзя. Перестань метаться и маяться. Вот увидишь, лишнее выкипит и все будет снова нормально".

Вера словно на самом деле услышала слова воображаемой подруги. И поняла, что подобная "среднестатистическая" мудрость её ничуть не успокоит и в правоте своей не убедит. Да и ссора с мужем - это лишь часть того, что смущало и лишало покоя. Что-то случилось с ней самой такое, что отдаляло от привычного, заставляло повернуться и взглянуть открыто туда, где уже возникло нечто пока неведомое, непонятное, но страшно притягательное.

Никто не толкал в спину, не подгонял, вынуждая срочно что-то решать. И все же упорно казалось, что уже сейчас требовалась определенность, которая стала бы отправной точкой для дальнейших действий и направления мысли. Вера понимала и не понимала, что сама потихоньку выстраивала линию и своих намерений, и желаний, и действий. Но намеченное пока всего лишь бледным пунктиром пугало и сбивало с толку.

Куда привычнее быть направленной, ориентированной на знакомые ощущения, которые пусть и вызывают с некоторых пор внутренний протест, но не запутывают окончательно и не вынуждают представлять свою жизнь в руинах и в дыму неизвестности.

Встретиться с мужем, поговорить, обнаружить в себе достаточно мужества посмотреть в глаза, снова почувствовать его необыкновенную энергетику, волнами исходящую от взгляда и голоса, от всего мощного, крупного тела. И... уступить этой знакомой силе, поддаться путам, уговаривая себя смириться и быть благодарной за то, чем одарила жизнь.

...Размышляя, Вера заканчивала перевод, и время от времени поглядывала в окно. За раздвинутыми жалюзи виден кусочек внутреннего двора и ряд молодых елочек, высаженных по периметру. Несколько лет назад кому-то пришло в голову "оживить" внешний вид территории, прилегающей к кирпичному четырехэтажному зданию, в котором бюро переводов арендовало помещение. "Дизайнерской" фантазии хватило лишь на то, чтобы высадить под окнами голубые ели, посеять газон и обнести унылый, казенный палисадник низкой металлической оградой. Получилось нечто в духе Кремлевской стены.

Вера пробежала глазами фрагмент текста на экране компьютера, сохранила документ и снова перевела взгляд на окно. Отсюда, с рабочего места, почти незаметно, как меняются времена года, потому что елки, как известно, "зимой и летом одним цветом". Да и газонная трава, словно пластиковая - тоже почти не меняет окраску хоть в зной, хоть в холода, пока ее вовсе не скроет снег.

Вид из окон важен людям. Выбирая жилище, они входят в пустое, еще неустроенное пространство и первым делом выглядывают в окна - а что там, снаружи? Словно самым важным является не то, что будет внутри, и какая сложится жизнь в выбранных стенах.

Спасаясь от уныния, то откатывающего, то вновь набегающего волнами, Вера подумала об Антонине, о светлой женщине без возраста и, кажется, без недостатков. О доброй фее с сияющими, идеально уложенными золотыми волосами и безграничным терпением, столь понятным и знакомым Вере качеством. Только у Веры терпение распространялось в основном на саму себя и собственную жизнь, а у Антонины, судя по всему, его хватало на всех и вся. Наверное, Тоня умела смотреть на этот мир и населяющих его людей каким-то особым зрением, которым обладали немногие. Именно этим немногим не так важен вид снаружи, если они умеет разглядеть и понять то, что внутри.

От мысли этой неожиданно лопнул один из узелков, затянувшихся на сердце. Стало чуть легче дышать, даже боль в ребрах ощущалась уже не так сильно. Вообще ушиб оказался крайне раздражающей помехой. Сидеть неудобно, приходилось постоянно ерзать на кресле, ища позу поудобней. Повязка не обеспечивала достаточной фиксации, и от напряжения вскоре заныла еще и спина.

Вера вздохнула, вытащила из косметички таблетки, выдавила из блистера две штуки, закинула в рот и запила водой из маленькой бутылочки. Прежде чем убрать упаковку с лекарством, повертела её в чуть подрагивающих пальцах. Снова подумала о том, кто их покупал для неё, и тихонько хмыкнула, отметив, что отныне обречена вспоминать об Алексее каждый раз, как будет смотреть на какие-нибудь аптечные товары. Как ни странно, но избавиться от нечаянно приобретенного "условного рефлекса" желания не возникло.

К трем часам Вера доделала последний из числящихся за ней переводов. Пошла с докладом к Янусу, но шефа на месте не оказалось - задерживался с обеденного перерыва. Вера отправилась обратно к себе - дожидаться начальство. Хотела сегодня официально отметиться, что свою работу выполнила в полном объеме и может уходить в отпуск досрочно с чистой совестью. Хорошо бы еще весь гонорар получить сразу же.

Вера изменила наклон спинки удобного офисного кресла, уселась, прикрыла глаза и попыталась расслабиться. Неспокойствие тут же накинулось голодным зверем, проступило сквозь кожу мерзким зудом, словно по телу засновали муравьи. Захотелось вскочить и бежать, срочно что-то решать, делать, завершать начатое, прояснять непонятное.

Неприятно удивляло отсутствие звонков от мужа. "А ведь он должен позвонить", - подумалось капризно. И это притом, что говорить с ним еще не готова, как не готова что-то конкретное решать.

Она заворочалась на кресле, сложила руки на груди, нахмурилась и сразу стала похожа на нахохлившуюся птичку. Папа в детстве называл её "грозный воробей", скорее всего и не подозревая, что за взъерошено-сердитым видом дочери прячется растерянность и уязвимость. Вот точно, как сейчас.

Пробормотав пресловутое "Que Sera, Sera"*, потянулась к сумке, достала новый телефон и положила его на стол рядом со старым. Снова откинулась на кресле и стала смотреть на два лежащих рядом гаджета - "старая" жизнь и "новая". Откуда раздастся звонок?

Невольно была создана условность, к которой Вера готова прислушаться, как к подсказке, способной обозначить условия разрешения сомнений. Словно это гадание на картах или подбрасывание монетки. Отчаянное ожидание знака от судьбы, подтверждающего подозрение, что стоишь на перепутье, и дающего понять, куда повернуть.

Раздавшийся за дверью зычный голос нарушил тишину, царившую в бюро. Начальство наконец-то явилось с обеда, и можно было идти сдаваться.

Когда Вера вернулась от Януса, на новом телефоне высвечивался пропущенный звонок от Антонины.

_________

*Que Sera, Sera (исп.) - Будь, что будет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец ознакомительного фрагмента