Кому верить?

Северянка замолчала, потом удивлённо раскрыла глаза и ткнула пальцем в Ксению.

— Ты? Нет, я не верю, ты хочешь сказать, что променял меня на неё? Как же твои клятвы? Как же твои слова, что нет на земле женщины краше, лучше меня. Что ты мой до конца жизни, до последнего вздоха?

— Илая! Я не врал, но ты бросила меня, когда больше всего мне нужна была твоя поддержка, − с отчаянием оправдывался некогда 'опасный и хищный' мужчина.

— Я не бросала, я тебе всё рассказала. Знал бы ты, чего мне стоило вернуть всё, как было! Думаешь, легко было унижаться, заискивать, лебезить, стравливать и многое другое!

Северянка расплакалась, Лейф соскочил с табуретки и обнял её.

Ксении захотелось уточнить, чего именно стоило Илае 'свергнуть одного императора, посадить другого' и вернуть мужу должность, но разве кому-то интересны такие подробности, кроме её растоптанного самолюбия. Она взяла свой скарб, который хотелось выкинуть с досады куда подальше, но нынче не та жизнь, чтобы разбрасываться вещами, и развернулась к двери.

— Ксюша, подожди, я… прости меня. Я не врал, − тут он оглянулся на свою жену, − в общем, не врал, но ты видишь, как обстоятельства изменились?

— Вижу, удачи вам герр Лейф.

Она вышла на улицу. Гордо подняв голову, спокойно отвечала на посыпавшиеся вопросы.

— Да, жена вернулась. Наш северянин снова займёт свой пост.

— Я пока здесь буду, дальше посмотрим.

— У меня и так мужчины в доме, не пропаду.

Только за дверьми своего домика Ксения присела, пнула несчастный ни в чём не повинный узел, и хотела было расплакаться, но ввалились бледные насупленные сыновья и с тревогой смотрели на неё.

— Ничего. Всё хорошо, мои родные. Всё хорошо. Знаете, может так и лучше.

Погладила мальчишек, прижала к себе, поцеловала каждого.

— Давайте-ка обедать, − Ксения взялась за разогрев похлёбки, но, то нож упал, то доску для хлеба мимо стола положила, потом прихватку забыла взять и ожгла руки.

— Мама, не надо, давай мы сами, − влез Алексашка, затыкая рот младшему, хотевшему сказать, что обедать ещё слишком рано, ведь ещё совсем утро.

Она кивнула. Взъерошила давно не стриженые вихры сына и прилегла на кровать. Слёз не было. Обидно. Противно. Неожиданно.

'Как он сюсюкал с этой Илаей', − переживала Ксения.

Сложившийся за несколько месяцев образ мужчины разрушился, как карточный домик. А ещё она просто не знала, как быть дальше. Ведь в отношении северянина была разумна, очень осторожна, не давала своим чувствам воли, и все равно, получается, ошиблась. Всего один день надо было удержаться, и не было бы такого гадкого чувства в душе.

А с другой стороны, плевать. Да, плевать! Вчера, она о себе узнала нечто новое. Она теперь знает, что может гореть, что возможно, она страстная женщина, этакая Кармен. Она живая, здоровая, молодая… и всё одно, гадко. Пришлось закусить руку, чтобы мальчики не слышали, как душа её воет, оплакивая себя и несбывшиеся надежды.