Страница 12 из 46
Имя, как же его зовут? Обычное, незапоминающееся имя то ли на «м», то ли на «к». Карел? Марк? Кажется, Марк. Почему же Криста его не помнит? Она слышала его игру, возможно, даже играла вместе с ним. Но помнит только лицо, и то смутно.
Может быть память, соскучившись по линиям, краскам и вообще по живым людям, решила сыграть с ней злую шутку, преподнеся воспоминания о каком-то пареньке из детства при виде совершенно незнакомого лица. Она могла совсем не знать его. Он просто мог показаться ей знакомым, в его лице не было ничего примечательного, пройдёшь мимо такого на улице и не отличишь от стены. Он может оказаться просто маньяком, которому приспичило прикончить темноволосую девушку. Ведь у всех маньяков бывают свои фетиши: кто-то убивает азиатских парней, кто-то – нордических дев, фиолетововолосых бабулек или мужчин в зелёных куртках. И этого могло просто потянуть на её типаж. Криста не исключала бы этого варианта, если бы не его глаза. Он совершенно точно знал её. Он смотрел так, словно холодным, ясным умом отмечал про себя все изменения, что произошли со времени их прошлой встречи. Он помнил её лучше, чем она его. Он знал, кто она. Это давало ему дополнительные очки. Ну, кроме того, что она прикована к стене, заперта в комнате с, судя по всему, совершенной звуконепроницаемостью, ослаблена и надломлена морально. А теперь ещё и эта рана на животе, чтоб её. Конечно, кровопотеря небольшая, от такой не умирают, но в теле поселилась неприятная слабость, пальцы холодеют. Ощущая на них шершавую корочку запёкшейся крови, Криста нащупала плед и завернулась в него, чуть стуча зубами.
Когда он уходил, кроме узнавания она уловила что-то ещё, отдалённо похожее на облегчение. Словно он хотел, чтобы она узнала его. Или будто он долго боялся, что она узнает его, и осознание, что момент наступил и неизбежное произошло, изгнал из его жизни этот долгожданный страх.
Нужно пытаться наладить контакт. Нужно дать ему знать, что она его узнала. Только бы вспомнить имя, только бы не ошибиться. И нужно вспомнить что-то ещё. Какие-то общие знакомые, места, события. У них должны быть общие воспоминания.
Криста бы с удовольствием прошлась, во время движения мыслительный процесс всегда идёт бодрее, но длина цепей давала возможность отойти лишь на пару шагов от кровати, особо не разгуляешься. Да ещё и эта слабость, озноб. Видимо, нервы. Она уже привыкла ориентироваться в кромешной темноте, знала, где находится бортик кровати и её спинка, где стоит ведро и поднос с едой и салфетками. Но ослабевшее тело не позволяло подняться, и Криста растеклась, дала себе расслабиться.
Мыслительный процесс и поиски хоть каких-то обрывков воспоминаний отгоняли страхи перед темнотой и будущим. У Кристы появился шанс на избавление, хоть и тусклый, едва различимый. Значит, человек похитил её не просто так, она не была случайным, первым попавшимся человеком на улице. Он следил за ней, ударил током и привёз в этот дом. Пока он не дал понять, для какой цели держит её здесь, но если бы хотел, то давно бы уже убил. Не изнасиловал, значит, её тело его не интересует. Ранил её только после того, как она первая проявила агрессию. Он кормит её, значит, она для чего-то ему нужна. Здесь есть плед и кровать, минимальные удобства. Значит, пытки и издевательства в его планы тоже не входят. Если бы ещё и ванна была, ну или хотя бы тазик с водой, то и жаловаться, кроме неволи, было бы не на что.
Ну вот так всегда. Стоит только отступить страху и ужасу, хоть на толику поверить, что есть шансы на спасение, в голову лезут совершенно прозаические и обыденные мысли. Скоро ей захочется свежих фруктов, горячую ванну и ещё парочку мягких подушек, желательно пахнущих лавандовым кондиционером для белья. Как будто на курорт приехала, а не сидит на чердаке, прикованная наручниками к стене. Криста чуть ухмыльнулась и ощутила, как корка крови на щеке растрескалась, лицо зачесалось. Зато дышать стало полегче, будто бы спасение и правда совсем близко, будто бы хоть сейчас вставай с жёсткой, неудобной кровати, толкай дверь и выходи на улицу, и будь там хоть дождь, хоть палящее солнце, хоть день, хоть ночь – Криста будет рада всему.
Сейчас самое главное – установить контакт с ним. Разговорить и понять, зачем она ему понадобилась. Может, ему нужен выкуп? Криста была готова расстаться со своей крошечной двухкомнатной квартиркой в районе Баррандов, продать к чертям, и пусть подавится деньгами. Ей хотелось лишь выйти из этой бесконечной, бесстенной комнаты.
И мама. Её ждала мама, бедная, сколько всего на её долю выпало. Только она оправилась от смерти папы, только начала улыбаться, хоть чуть-чуть, понемногу снова учиться радоваться жизни, и вот теперь пропала дочь. И вполне может быть, что дочь никогда не вернётся. Боже мой, ей же нельзя волноваться, у неё же сердце!
При мысли о маме Криста снова расплакалась. Перед глазами побежали картинки из детства: девочка в джинсовом комбинезоне пьёт молоко на кухне, вот она же, но в жёлтом платье, качается на качелях. Первая поездка на море, папа загорелый, в полосатых плавках поливает маму холодной водой из ладоней, она смеётся…
Горло саднило, малейшая попытка прокашляться причиняла боль. Несмотря на осознание того, что на помощь прийти некому, Криста кричала долго, надрывно плакала, но ответом была лишь абсолютная тишина. Такой она не слышала никогда. Не было слышно ни ритмичного хода трамваев, ни звука чьих-то шагов по дороге, ни свиста ветра или детских голосов. Но Криста знала, что рано или поздно этому покою придёт конец. Её держат здесь не для того, чтобы пытать тьмой и тишиной.
Когда он пришёл в следующий раз, Кристе было сложно даже предположить, сколько прошло времени с тех пор, как она попыталась его убить. У неё не было часов, чтобы следить за ходом времени, не было окна, чтобы наблюдать за сменой дня и ночи. Была только тьма. Молчаливый наблюдатель, к которому нельзя привыкнуть. Иногда Кристе казалось, что она что-то видит в этой темноте, пыталась вычленить из беспросветной чёрной массы, что заполняла пространство, какие-то образы и фигуры, но, сколько бы она не всматривалась, до рези в глазах, тьма была однородной и не таила в себе ничего живого.