Страница 1 из 46
Ночная Прага похожа на впавшую в анабиоз рыбу, что покоится подо льдом и ждёт прихода весны. Функции организма замедлены, слегка поблёскивает электрическими огоньками чешуя тускло освещённых улиц, и лишь в двух камерах рыбьего сердца, на Вацлавке* и Старомаке*, сохраняется неторопливое движение, которое поддерживает существование. Его практически не видно, но оно есть: одинокие, а иногда сбившиеся в пары и группки, туристы медленно бредут по капиллярам мощенных булыжником улочек, вдыхая сырой, пахнущий мокрым камнем и тиной воздух. Днём древняя рыба бьёт плавниками, плещется, в её серых глазах отражается пронзительное индиговое небо, что царапают спинные гребни башен и костёлов. Площади кишат многоликой живой массой, там и тут раздаётся резкий звук затвора фотоаппарата, слышится смех и колокольный звон. А по ночам рыба засыпает свинцовым, беспробудным сном, и видит в нём совсем иные времена, иное движение.
Поздним осенним вечером, когда время близится к полуночи, редкие туристы приходят на Староместскую площадь, чтобы посмотреть на биение Орлоя*, старинных механических часов, увидеть, как в маленьких окошках являют лики святые, услышать, как звенит в колокольчик сама смерть, раз в час напоминая, что жизнь быстротечна, и бег секунд, что отмеряет протяжный звон, остановить нельзя. Ночью голоса припозднившихся уличных музыкантов звучат более хрипло и чувственно, мелодия льётся над брусчаткой и возносится вверх, к двурогой короне Тынского храма, готического символа Праги, барочной жемчужины. На площади пахнет бензином (глотатели огня показывают своё искусство лишь с наступлением темноты), жжённым сахаром трдельников* и дымом.
На Вацлавской площади царит оживление другого рода: близость квартала красных фонарей сулит жаркие объятия, в свете витрин магазинов, что заслужили ночной покой после дневной суеты, влажно поблескивают губы и глаза. Громада Национального музея, что, как кажется, уже целую вечность пребывает на реставрации и никогда снова не будет открыт для посетителей, возвышается над площадью и святым Вацлавом, гарцующем на коне и оптимистично помахивающим флагом. Вацлавка помнит разные дни: конский рынок и танцы удавленников, самосожжение Яна Палаха, грохот гусениц советских танков. Сейчас она наслаждается покоем, изредка, во время государственных праздников и памятных дат, на ней устраиваются шествия, под копыта коня Вацлава приносят лампады и цветы. Чешский народ умеет чтить время и всё то, что оно принесло. Все эти обломки былой славы и былого стыда, слёзы святых и кровь предателей – всё это никуда не делось, не кануло в лету. Раз народ помнит свою историю, значит, ему есть, из чего делать выводы ныне.
Если сердце рыбы – две старинные площади с их знаками отличия: костёлами, музеями, туристами, то душа её обитает в Вышеграде, среди вековых камней, что помнят лёгкую поступь княгини Либуше*. Душа большой рыбы витает среди потрескавшихся стен, обвитых плющом, то поднимаясь к резным шпилям базилики Петра и Павла, то спускаясь в казематы. Мало кто знает, что, пройдя гулкими коридорами пражских казематов, можно попасть в большую залу, где хранятся подлинники статуй Карлова моста, те самые, которые воочию видели все взлёты и падения Праги. Душа Праги цветёт вместе с виноградом на склонах горы, обнесённая древними стенами, что пережили столько осад и разрушений, хранит исток Праги, баюкает её суть, созерцая с высоты тихий ход Влтавы, суету кровотока Карлова Моста, зефирное цветение Петршина в апреле.
Порыв холодного и сырого воздуха, дохнувшего в лицо запахом тины и мокрой земли, вернул Кристу в октябрь. Дожить бы апреля и не подхватить какую-нибудь неприятную болячку вроде пневмонии или ангины, а пока бы просто согреться. Девушка отвела взгляд экрана телефона, который только что тревожно провибрировал в кармане куртки, и пристально всмотрелась в черноту Влтавы, главной артерии спящей рыбы. Ночная сырость заставила её пожалеть о забытых перчатках, экран телефона холодил пальцы. Зябко поведя плечами, Криста тяжело вздохнула и, сунув телефон в карман, двинулась от крепостных стен Вышеграда по направлению к базилике Петра и Павла. Шпили терялись в обсидиановом небе, желтоватая подсветка выхватывала из тьмы стрельчатые окна. Тишина давила на виски, и Криста разрывалась между желанием разрушить её звуком уверенных, ритмичных шагов и трусливыми попытками ступать как можно тише, боясь привлечь к себе лишнее внимание. Впрочем, непонятно чьё: вокруг не было ни души, только резкие тени летучих мышей да едва заметное глазу мельтешение чёрных дроздов в ближайших кустах являли собой вышеградскую ночную жизнь.
Прага – мирный и очень спокойный город. Здесь без страха и тревоги в самом отдалённом и нетуристическом районе может совершить ночную прогулку даже очень молодая девушка без риска быть обиженной. Патрули регулярно проводят рейды, дабы подавить любой дебош на стадии зарождения, обилие камер обеспечивает скорую поимку магазинных воров и прочих криминальных личностей. Но в тот вечер Кристе хотелось оказаться где угодно, только не на пустынных улицах Вышеграда. Тишина давила, темнота тянула лапы из-под каждого куста и закоулка, фонари едва выхватывали кубики брусчатки внизу, под ногами.
Впрочем, её легкую нервозность вполне можно было и оправдать. Криста знала, что она из тех людей, у которых наблюдается повышенная виктимность. Именно к ней на улице вечно привязывались цыгане и наркоманы, проследив взглядом за сотней прохожих, но каким-то особым чутьём выбрав именно её. Видимо, что-то в глазах, самой её фигуре или походке подсказывало им, что при виде них она, как заведённая, твердит и твердит про себя, как мантру: «Только не я. Не трогай меня». И, будто почувствовав идущий от девушки страх, они тянули руки к полам её пальто и рукавам, бесцеремонно останавливали, пытаясь выпросить деньги, угрожая проклясть или сглазить. Благо, со временем Криста научилась давать попрошайкам отпор, но всё равно старалась избегать неблагополучных районов, не гуляла одна по ночам и всегда старалась быть в курсе всех криминальных событий города: листала утренние газеты, просматривала новостные сайты и криминальные сводки, что по утрам так часто транслируются на станциях метро.