Страница 9 из 46
Сначала Криста не поняла, где находится. Поднеся к лицу странно саднящую руку с окаменевшими мышцами, она ощупала веки и осознала, что глаза открыты. Она потеряла зрение или просто находится в кромешной тьме? Так сразу и не понять.
Тело болело, словно её долго били и оставили связанной, отчего затекла каждая мышца, налился болью любой сосуд. Она попробовала встать, но, покачнувшись, легла обратно, тело чуть тряслось, словно в лихорадке. Пошевелив рукой, девушка услышала глухой металлический звук и ощутила тяжесть конечности, ранее приписываемый странной слабости. На запястьях Кристы были наручники, и пальцы, неловкие и будто деревянные, ощупали холодный металл и проследовали по звенчатой невидимой дороге, что росла из наручников – от обеих рук куда-то шли цепи. Вскоре девушка осознала, что цепи растут из стены: крупное, ржавое наощупь кольцо было вкручено в бетон, и в панике Криста резко потянула цепи на себя, но кольцо крепко держало металлических змей. Её приковали к стене, бросили в полной темноте. От осознания этого колени подогнулись, из горла вырвался странный звук, то ли хрип, то ли неудавшееся рыдание.
Так, без паники. Пока жива, есть шанс выбраться. Одежда на месте, а вот кроссовок и куртки нет. Невелика потеря. В случае чего, можно бежать и босяком, и без куртки. Её не раздевали, иначе бы на ней не было джинсов. Надеть их на человека в беспамятстве просто нереально. Внимательно себя исследовав, Криста поняла, что не избита и не изнасилована, а это уже хороший признак.
Она ощупала стену. Холодная. Скорее всего, за ней не комната, а улица. Криста попыталась найти на стене окно или дверь, но, насколько хватало цепей, стена была однородная, шершавая. Точно не обои и не краска, скорее всего, штукатурка. Значит, помещение или чердачное или подвальное, не жилое. Для подвального слишком тепло и сухо, значит, чердак.
Так, как он выглядел? В мертвенном свете фонаря Криста его почти не разглядела. Красная бейсболка, чёрная куртка, волосы завязаны в хвост. Тёмные, прямые. Эка невидаль в Праге, где каждый третий парень носит длинные волосы. Глаз она не увидела под тенью козырька, голос и руки выдают в нём человека молодого, до тридцати. Номер машины Криста не запомнила, но фургон вроде бы белый или жёлтый. Скорее всего, служба доставки, наверняка подонка можно будет найти среди курьеров. Главное - выбраться отсюда.
Главное - спокойствие. Никакой паники. Нужно узнать, что ему нужно – выкуп? Секс? Можно притвориться, что она больна. Сифилисом, например, или СПИДом. Вряд ли ему захочется в этом случае насиловать её, но тогда есть риск, что он её сразу убьёт. Нужно попробовать поговорить с ним. Выглядеть не напуганной, а уверенной, вступить в диалог.
Этому учил Зденку и Кристу пан Гавлик. Помнится, как-то вечером они смотрели кино про маньяка-каннибала (Криста никогда не любила подобные сюжеты, но Зденка всегда рада пощекотать нервишки), а пан Гавлик только-только вернулся с работы. На экране в подвале-колодце металась испуганная, ошалевшая от страха героиня, крича и плача, а маньяк, что удерживал её там, лишь распалялся и злился.
- Такому человеку нельзя показывать свой страх, - сказал тогда им пан Гавлик, - не будь напуганной овцой, тогда и не будет желания тебя прикончить.
И хмурил густые русые брови, наблюдая происходящее на экране, сжимал кулаки, словно был готов превратить в фарш любого, кто хоть пальцем коснётся его Зденки. Легко это ему было говорить в спальне с обоями в жёлтый цветочек, весело им со Зденкой было переглядываться и тихонько прыскать в кулачок, выслушивая отцовы излияния. Сейчас Кристе было совсем не смешно.
Темнота давила со всех сторон, словно пыталась пробраться внутрь, залепить уши и глотку, как ранее сделала с глазами. Девушка пробовала прислушаться, вычленить из вязкой слизи тишины хоть какие-то звуки, будь то шаги, голоса, шелест листвы, но безмолвие было абсолютным. Она сжалась в комок, стараясь дышать через раз, металл наручников жаром опоясывал запястья, и Кристе подумалось, что, если она выйдет отсюда, то до конца её дней на запястьях будут виднеться следы ожогов. Как она могла потерять бдительность? Зачем только потянулась к карте? Да у всех курьеров в машинах стоят навигаторы, вот же дура! Как ни старалась она сдерживать слёзы, вскоре лицо стало мокрым и опухшим, чёлка прилипла ко лбу. А вдруг он зайдёт сейчас? Увидит её в таком виде, поймёт, что она в отчаянии. Нельзя позволить ему это почувствовать, тогда он будет иметь над ней власть.
Она попробовала позвать на помощь, хотя и понимала, что это глупо. Вряд ли её держат в доме, где кто-то есть. Скорее всего, он заброшен. Но, может быть, её услышат на улице, вдруг кто-то будет проходить мимо? Она прижалась губами к самой стене. Голос звучал хрипло и жалобно, и от его звуков она расплакалась ещё сильнее. Ей стало жалко себя, такую беспомощную и одинокую, страшно перед тем, что ждёт её дальше. Страшнее всего была неизвестность – молчаливая, таящая в себе самые невообразимые ужасы. Не знаешь, к чему готовиться, к смерти ли, к осквернению.
Сразу вспомнились прочитанные в интернете истории о случаях, когда девушек держали в плену десятилетиями. Они рождали от своих тюремщиков детей, жили в подвалах или закрытых комнатах, не видели белого света. Многим удалось выйти из этого ада, но некоторые так и погибли в нём. Уж лучше сразу умереть, чем влачить такую жалкую жизнь. Нет, нужно думать о чём-то хорошем. О том, что она убежит отсюда. У неё всё получится. Она сумеет выбраться. Нашла о чём думать, тупица!
Криста вытерла лицо рукавами рубашки, откинула чёлку назад, вытянула руки и ноги, посчитав, что поза эмбриона унизительна. Надо закрыть глаза. Тогда темнота кажется чем-то естественным, даже уютным. Будто находишься в утробе матери.
Металлический скрежет откуда-то слева, издалека, был таким же внезапным, как первые выстрелы на поле боя, после которых мир никогда не станет прежним, пронзительные предвестники крови и боли. Криста разрывалась между желанием притвориться спящей (очень глупо, вдруг он набросится на меня прямо с порога, я даже увернуться не смогу, впрочем, в наручниках далеко не убежишь) и встретить его гордым упрямым взглядом (тоже глупо, не стоит его провоцировать, но выглядеть жалкой и сломавшейся хотелось меньше всего). Выбрав второе, Криста всматривалась в тонкую полоску света, который просочился в тёмное нутро комнаты, когда отворилась дверь. Полоска ширилась, в дверном проёме показалась фигура… Дальше глаза обожгло, ручьём потекли слёзы, и она уткнулась лицом в ладони, стиснув веки так сильно, как только могла. Мужчина щёлкнул выключателем, а после той обволакивающей тьмы, которая заставила девушку свыкнуться и примириться с собой, свет резал как нож. Криста превратилась в слух: шаги приблизились к кровати, пластмассово брякнула крышка на ведре, шаги удалились куда-то влево. Похититель вышел. Всё ещё прикрывая ладонями глаза, пленница попробовала осмотреться, но удалось разглядеть лишь белые оштукатуренные стены да серый бетонный пол. Дверь в наружность была открыта, но за ней было темно, откуда-то снизу пробивался холодный электрический свет, далёкий и тусклый. Значит ли это, что сейчас ночь?