Страница 46 из 46
В Праге День Всех Святых – событие почти незримое, разве что к вечеру пёстрые толпы разбредаются по клубам, чтобы покрасоваться в образах зомби и распутных ведьм. Дети в костюмах супергероев и призраков не ходят по домам и не выпрашивают конфеты, не устраиваются праздничные шествия ряженых. Изредка на балконах домов можно увидеть пару тыковок с вырезанными застывшими в оскале мордочками, что с наступлением темноты горят изнутри задорным апельсиновым огнём. Кофейни и ресторанчики украшают витрины вырезанными из чёрной бумаги силуэтами ведьм и кошек, подают тематические эксклюзивы от шефа. Что-то особенное, таинственное в этот день сможет ощутить лишь самый наблюдательный и тонкий человек, только тот, что хорошо знает Прагу, умеет чувствовать её.
Именно в Праге в этот день на улицах ощущается что-то древнее, хтоническое, сродни викканскому Самайну. Проходя мимо собора святого Вита, никак не можешь избавиться от ощущения, что химеры внимательно наблюдают за каждым прохожим, тараща звериные глаза без зрачков, ждут ночи, чтобы сорваться с резной каменной стены и унестись над гладью Влтавы как можно дальше от опостылевших вековых стен – только в этот день духам позволено покинуть свой приют. Каждая каменная ведьма, чёрт, каждое чешское страшидло*, весь год изнемогавшее от желания приблизить заветную ночь, знает, что сегодня будет дозволено всё.
Самый праздничный вид в этот день приобретают кладбища. Красные пластмассовые лампадки и крошечные свечи-таблетки, будто зачарованные болотные огоньки, тут и там мерцают среди листвы, отражаются в отполированных глянцевых поверхностях. Если пройти мимо кладбища ночью, то в тёплом мареве можно увидеть, как свечные огоньки выхватывают из темноты очертания надгробных камней, а оранжевый тёплый свет наполняет всю улицу, освещает букеты цветов на могилах.
Когда Криста вышла из больницы, её никто не хотел выпускать куда-то из дома одну. Все её доводы, что пуля не бьёт дважды в одну и ту же точку, что больше похищать её некому, лишь напрасно звучали в воздухе - её ни на миг не оставляли в одиночестве. В первую ночь с ней ночевала Зденка, во вторую – постоянно рыдающая и хватающаяся на сердце мама. Пан Гавлик звонил два раза в день, что-то спрашивал, советовал, рекомендовал какого-то знакомого психолога. Криста устала от этой истерии, и, когда со слезами и криками выбила себе разрешение выйти из дома и спокойно прогуляться без нервозного сопровождения, то ноги сами понесли её на Ольшанское.
Последний день октября был крайне плаксивым и чем-то недовольным. Он напоминал обиженного ребёнка: то лил слёзы, то, слегка отвлёкшись от своего горя, застилал туманом дороги, укутывал в них деревья.
Воздух, холодный и густой, вяз в горле, обжигал ледяной влагой. Криста оделась потеплей, почти по-зимнему, и полы длинного плаща слегка задевали кусты самшита и вереск, розовым и белым ковром украшавший чёрную землю. Неприкрытые шапкой или беретом волосы начали завиваться от влажности, отросшие светлые корни чуть потемнели от капель, что иногда срывались с неба. С кончиков тёмно-зелёных листьев плюща свешивались ртутные шарики, влага омыла тёмную зелень и придала ей глянец.
Криста подошла к могиле возле кованой скамейки и стояла долго-долго, устремив взгляд в зажжённую лампаду и фигурку крохотного глиняного ангелочка, который молитвенно сложил ручки и в экстазе задрал голову к небу. В каменной вазе, высеченной из того же материала, что и надгробие, стояли свежие цветы, алые розы, пара лепестков упала на влажный мрамор, несколько сложенных записочек были воткнуты между зазорами на стыке плит. Прям могила святого, иначе и не скажешь.
Мимо неё проходили какие-то люди, переговариваясь шёпотом, боясь помешать кому-то лелеять своё горе. Люди разбредались по кладбищу, останавливаясь у могил родственников и друзей, закрывались в своей скорби. Они зажигали огни лампад и свечей, ставили их на потемневший и пропитавшийся туманом мрамор, пытаясь призвать с помощью этого огня душу кого-то близкого и родного. Криста не была ни религиозна, ни суеверна, но в какой-то момент закралась мысль: «А вдруг это правда? Вдруг он сейчас стоит рядом со мной, привлеченный из неведомой тьмы огоньком, зажжённым кем-то для него?» И от этой мысли стало тревожно и холодно, по позвоночнику побежали мурашки, а порез на животе заныл. Нужно уходить. Хватит страдать, нужно жить дальше. Тысячи женщин прошли через это, прошли и перешагнули, оставив воспоминания позади, лишь изредка среди ночи позволяя им просочиться и на секунду напомнить о былом.
Перед тем, как уйти, Криста подавила порыв открыть сумку и достать из неё помятые нотные листы, письмена на которых подёрнулись влагой, фиолетовые ореолы сделали каждую ноту святой. Однажды она оставила рукопись на этой могиле, но теперь она не принадлежит этому месту.
Больше Криста не будет приносить сюда свои сочинения. Она станет носить их на другую могилу.