Брат Гильом

Речи Цезаря Лодовико давно уже знал наизусть. Он обвел ладонью воображаемое собрание — и вдруг разглядел в дальних развалинах чью-то темную стремительную фигуру.

— Эй, кто там! — крикнул Лодовико и на всякий случай положил руку на гарду шпаги.

Ответом ему был смех. Задорный и легкий, как деревянные колокольчики на венце деревенской мадонны, смех. Бесшумно — не призрак ли? — на середину площади выскользнула совсем молодая девушка. Босая, с распущенными, достающими до земли волосами, в рваной блузе, почти обнажающей грудь и нескольких юбках, одинаково пышных и ветхих. На тонких запястьях девушки позвякивали браслеты, на шее красовалось монисто из золотых скудо с гербами– вот так нищенка! Лодовико взглянул ей в лицо и на мгновение замер от яркой, бессовестной красоты. В распахнутых чёрных глазах таилось пламя, дерзкие губы смеялись, смуглые щеки казались сладкими словно персики. Очарованный юноша вздрогнул, представив, как запускает пальцы в эти щедрые кудри, ласкает полную грудь, освобождает от тряпья тело… и тут перед ним златокудрым видением возник светлый образ донны Челесты — возлюбленной, все еще не вкусившей ласк.

— Я не нравлюсь тебе, прохожий? — в капризном голосе девушки послышалось удивление.

— Ты прекрасна. Но я люблю другую. Этой ночью она ждет меня — и дождётся. А тебе я могу предложить лишь генуэзский серебряный грош на память и пожелать удачи.

Лицо девушки сделалось изумленным и совсем детским. Она приблизилась к юноше, двигаясь так же легко, коснулась его волос и отдернула руку. Лодовико почувствовал её запах — молодое здоровое тело и морская вода, которой бедные женщины стирают свою одежду. Значит точно не призрак.

— Меня зовут Вероника. И я не торгую своей любовью. Наши женщины не продают себя, щедрый синьор.

— Извини, — Лодовико склонил голову — отчасти прося прощения, отчасти уводя взгляд от дерзких прелестей девушки.

— А почему ты один на площади, если твоя красавица ждет тебя? Вы поссорились? Или она заболела? Погадать тебе, будет ли ваша встреча счастливой? — девушка лукаво улыбнулась Лодовико и тоже потупилась, крутя пальцами длинный локон.

— Я искал кузнеца, — огорченно признался Лодовико. — Мне очень нужен хороший кузнец. Или… Милая, милая Вероника, хочешь ли прибавить еще скудо к своему ожерелью? Если ты не боишься гулять ночами, то наверняка знаешь тех, кто промышляет ночной добычей. Найди мне человека, который смог бы открыть сложный замок. Весьма необычный замок. И я щедро награжу и тебя и его!

— Позолоти ручку, щедрый синьор! — девушка протянула смуглую ладонь.

Не задумываясь, Лодовико положил в руку золотой. Девушка подбросила монету, ловко поймала и завязала в подол.

— Жди здесь, под башней с часами, не беседуй с бродягами и не смотри на чужие дела. Я вернусь скоро и со мной будет нужный тебе человек — лучший во… мастер своего дела в Вероне. Если кто-то захочет отобрать у тебя кошелек и красивый камзол, ты скажи, что ждешь меня — и ничто тебе не грозит.

— Да благословит тебя бог, Вероника!

Лицо девушки передернулось.

— Вряд ли богу есть до меня дело. Ты жди!

Одним движением девушка собрала в узел пышные волосы, подхватила широкий подол и метнулась в темноту — только её и видели. Проводив ее взором, Лодовико позволил себе улыбнуться — может быть ему повезет. Девушка казалась странной, встреть он такую средь бела дня — решил бы, что бедняжка не в себе или выпила лишку. В то же время в ней ощущалось нечто вызывающее, влекущее и страшное одновременно. Озноб прошелся по коже, Лодовико вспомнил, где он видел похожий взгляд — у мавританской танцовщицы, казненной на пьяцца Сан-Франциско, за то, что убила богатого гостя, как мужчина мужчину, кинжалом в грудь. Но ведь эта была жива? Юноша оглядел по-прежнему пустынную площадь, и, приблизившись к башне сел прямо на камни, прислонился спиной к прохладной стене. Ему захотелось прочесть молитву за упокой души безвестной девицы, а заодно попросить прощения за собственные грехи.

Не смешно ли — сидеть, ожидая, когда неизвестная девка притащит вора, чтобы вскрыть замочек от пояса целомудрия, и молиться при этом? Знал бы дядя Бернардо — высек бы. Или простил. Старый кондотьер уверовал после того, как вернулся из Константинополя, чудом уцелев после гибели Великого города и выжив в плену у проклятых турок. Он навещал изредка отца, возился с племянниками, покрывал их детские грехи, наставлял в истине и не гнушался при случае поучить отеческой дланью. Безмятежный как одуванчик дядюшка любил Лодовико больше других (и лупил чаще), а на смертном одре завещал ему самое ценное свое сокровище — серебряный ковчежец с частицей Креста Господня, найденный им в руинах церкви святого Хора. Дядюшка был уверен — именно эта реликвия помогла ему спастись и из горящего города и из жестокого плена. Вот уже два с половиной года юноша носил ковчежец на шее, но особых чудес за ним не замечал. Да и сейчас реликвия вряд ли ему поможет…

Лодовико тронул цепочку, чтобы вытащить ковчежец. Он любил разглядывать изящную гравировку в восточном духе, украшавшую темное серебро. Цепочка не поддалась, перепутавшись с гайтаном крестика. Лодовико дернул сильнее, вытащил из-за ворота обе вещицы, попробовал разобрать неопрятный клубок — не получилось. Со злости он рванул непослушное переплетение — и шнур с цепочкой не выдержали. Ковчежец, гремя, покатился по каменным плитам, крестик упал в какую-то щель. Лодовико наклонился подобрать их — и как назло, луну заволокло облачком. Он попробовал нащупать крестик между камней, наколол палец, по-детски сунул в рот — и тут юношу окликнули.

— Вы что-то потеряли, мессер Лодовико? А стоит ли ваша потеря усилий, чтобы её разыскать?