Страница 44 из 70
- Вот уж сдались тебе те русалки, - почти зашипела Лукерья, да только спохватилась вовремя, улыбнулась сахарно. – Русалки в реке живут, редко выходят из неё, живым показываться не любят. А коль покажутся, так защекочут али на дно потянут. Потому и неизвестно о них ничего.
Данила только отмахнулся:
- Да ты уж то говорила. Да можно же узнать что-то о них, есть же книги, люди сведущие. Кто-то да видел их, кто-то да говорил. Отведи меня к старшим, мудрым ведьмам, Лукерья!
- Нет у нас тут мудрых ведьм, говорила уже, глупые тут все, завистливые, - сказала ведьма со вздохом. Ну да ничего, ничего, уж действует ночное заклятие, раз явился парень за отваром для снов. Немного ждать осталось, чуть-чуть совсем, тогда-то волшба приворотная и наберёт силу. Поищет ещё Данила любовь свою, пострадает, да и на ведьму свой взгляд обратит. Уж она его сумеет утешить, заставит забыть о той, что вот-вот сгинет в материнском же доме. – Далеко мудрые да обладающие тайными знаниями живут, много дней пути. Это на шабаш легко прилететь: села на метлу и мигом уже там. Да только тебя на шабаш не пустят, не колдун ты.
- А коль стану? Как колдуном стать?
- Это, Данилушка, не то, что мельником стать али гончаром. Тут знания нужны страшные, навыки жуткие, дела нужно творить злые. Коль ступишь на эту дороженьку, с неё уже не воротиться. Будут от тебя требовать деяний кровавых, что людям боль приносят. Готов ли ты людям горести причинять? Для того сильный дух должен быть да злоба на мир людской.
Вскинул взгляд Данила, пристально на Лукерью посмотрел:
- Так вот ты, например, не вредишь люду, а помогаешь. Травки собираешь, кровь останавливаешь, детей вон лечишь. Соседкин сын хвастался мне вчерась, что из младшого его брата ты волос живой вытащила, спасла ребятёнка. Разве зло то? Ты добрая, Лукерья, с меня и копейки не взяла, хоть и не останусь я в долгу перед тобой, как разузнаю, куда ещё может русалка из леса пропасть.
Заюлила Лукерья, залукавила:
- Так я и сильной ведьмой и не считаюсь, так, мелкая я. Мне в колдовскую знать не выбиться, пока не начну вредить людям. Посему и не ведаю многого, не умею того, что другие. Про русалок вот не знаю ничего. Знания тайные просто так нам не даются, их надо заслужить своей преданностью да людской кровью.
Вздохнул тяжело Данила, опечалился:
- И на том спасибо, что хоть как-то помогла. Если б не ты, так мне б только в омут головой осталось. А так, с подмогой твоей, хоть какая-то надежда, да тлеется.
- Пошто вещи такое страшные говоришь, какой ещё омут? Упырём сделаться хочешь али утопцем? Жить тебе ещё да жить. Скажи вот мне только, зачем тебе русалки-то нужны? Что ты о них узнать хочешь?
Только уж собрался было Данила рот открыть да рассказать ведьме о своей знакомице с излучины, что пропала внезапно, и ни русалки, ни леший и следа её не нашли, как раздался стук в Лукерьины ворота, громкий, настырный.
- Уж кого там черти принесли так не вовремя? - злобно проворчала Лукерья, выходя на двор. - Ну да ничего, шугану сейчас.
Но только открыла ведьма ворота, едва успела отшатнуться.
- Впусти меня, окаянная, говорить с тобой буду! Что ты наделала, что ты натворила?
В воротах стояла Акулина и трясла кулаками, едва не рыдая. Двинулась на ведьму, та аж отступила, оторопев. Страшен был вдовицын вид: волосы у неё всклокочены, как у бесноватой, глаза горят, слезами налились, опухли, платок с плеч сполз. Будто не спала вдовица целую седмицу, лишь плакала да волосы седые свои рвала. Гневно смотрела Акулина на ведьму, словно кошка разъярённая, что котёнка от собак защищает.
«Ох и не вовремя тебя нелёгкая принесла, чтоб тебе пусто было», - подумала Лукерья и уж собралась было выпроводить вдову за ворота, солгав, что занята, но только не тут-то было. Завопила Акулина, запричитала:
- Почему не сказала мне? Почему не предупредила, твоя то вина, твоя! Знала я, нельзя бесовке доверять, лишь зло она творить может.
Раскрыла было ведьма рот, дескать, нет моей вины, что свершилось – всё вдова сама виновата, пусть теперь и ступает на все стороны. Чем могла, так помогла, а коль голова у Акулины дырявая, не смогла она запомнить, что да как делать верно, то уж не ведьмино дело. Но тут со стороны крыльца раздался скрип, Данила вышел на двор:
- Кто тут голосит у тебя, Лукерья?
Только увидев Акулину, Данила изменился в лице, насторожился.
- Чего женщину бедную на порог не пускаешь? Видишь, беда у неё, подмога ей нужна.
Подошёл парень поближе, руки на груди сложил, сморит вопросительно то на ведьму, то на вдову. Как есть, прознает о ведьмином грехе, прознает, голубчик! Сейчас бы увести его под руку в избу да приласкать, чтоб забыл он и русалку свою мёртвую, и Акулину рыдающую, и сестрицу-невеличку. Да теперь уж не уведёшь, зачем только ворота отпёрла?
А Акулина уж к Даниле бросилась, схватила за руку могучую, в глаза с надеждой смотрит:
- Нужна подмога, молодец, ох, как нужна. Знаю я тебя, помню, приходил ты ко мне, всё про дочь мою расспрашивал. Так знай, в беде моя дочка, а во всём ведьма виновата! Остаётся мне только слёзы горькие лить, в лицо дорогое её смотреть, а ничем ей помочь не могу. Самая то страшная мука для матери!
Не поверил ушам своим Данила, да как же так? Думал он, что Акулинина дочь русалкой стала, а оказалось, дома её Дарья, с матерью. Значит, Данилина русалка не может быть её дочерью, значит… Да только тут и вспомнил парень, что пропала вдовицина дочка, считают её уж давно мёртвой. А коль вернулась пропажа, так почему никто в деревне того не знает? Уж покровские сплетницы бы разнесли по всем околицам, что вернулась Дарья в избу родную, мать утешила, да и сама вдова бы того скрывать не стала.