Страница 30 из 70
- Что с тобой, девица, произошло? Почто плачешь? Одёжа рваная, а сама-то на тетёшку не похожа. Снасильничал чтоль кто? Аль вовремя сбежать успела?
А Любаша и слова молвить не может, только слезинки по щекам вниз текут и текут. Повела её ведьма в избу, села Любаша на лавку, да как разревелась в голос, не унять.
Вздохнула Лукерья, порылась по мешочкам, пощипала травяные венички, заварила отвара. А сама всё на девицу поглядывает, всё припомнить не может, где ж её видала. В церкви, наверно, вот и лицо кажется знакомым. Да и кто их, девок молодых, различает, все на одно лицо: щёки алые, губки пухлые, глазищи в пол-лица лазоревые. Бегают всё по деревне, строят глазки парням, а коль те взаимностью не отвечают, так к Лукерье за подмогой бегут: то приворот сделай, то порчу наведи, а то к другой милок сватается.
Поставила ведьма плошку перед Любашей:
- Пей, да залпом. А то пол от твоих слёз промокнет, плесенью изойдёт, как жить с дыркой в полу буду?
Хлебнула Любаша отвар, скривилась, а Лукерья знай всё вливает в неё варево.
- Чай, не сахар с мёдом, но пить можно, хватит артачиться. То тебе на пользу, не думай, что мучить тебя желаю. Травки то, пусть горькие, пряные, да на пользу пойдут. Голосить перестанешь, хоть расскажешь, что с тобой сталось.
Как осилила Любаша плошку, так и вправду дышать легче стало, прекратили рыдания из груди рваться. Вытерла она слёзы подолом, прояснилось в глазах.
Осмотрелась Любаша – красивая у Лукерьи изба, уютная. Кошки вон греются у печи, травы сохнут, варево какое-то булькает тихонько. И сама ведьма такая, что глаз не оторвать: гладкая да справная, брови соболиные вразлёт. Волосы небось травами целебными промывает, уж больно шёлковые да густые. Или черти ей по ночам косы чешут, без колдовства тут не обошлось. И смотрит-то ведьма так, будто в самую душу заглянуть хочет. Но не так как отец Влас, будто душу наизнанку вывернуть хочет, а по-доброму, будто сестрица старшая, что защитить хочет да помочь.
- Сказывай, кто тебя обидел. Да не скрывай ничего, врать матери да отцу будешь, мне можешь всё как есть молвить. Коль не расскажешь, так задушит тебя страх твой, будешь себя винить в том, что сталось. А твоей-то вины и нет может?
Собралась Любаша с силами, да как на духу выпалила Лукерье всё об отце Власе, как в церкви её целовал, на пол завалил. Как едва сбежать успела, не то случилось бы страшное с ней. И про исповедь, и про образа, что глядели с иконостаса презрительно, видели насквозь все её грехи. И как бежала по деревне, боясь, что увидит кто-то, посчитает тетёшкой али кликушей.
Покачала головой Лукерья, на ладонь щекой опёрлась, посмотрела на Любашу глазами своими медовыми:
- Уж не первая ты, девица, кто от лап его грязных да загребущих страдает. Видимо, напал на отца Власа бес сладострастный, впал он в грех прелюбодейский. Поговаривают, матушка Варвара держит его в ежовых рукавицах, спуску не даёт, коль хоть взглядом покосит куда-то. Знает, что охоч до сестры нашей, так она за каждой наймичкой следит, чтоб не свёл её Влас куда. А вот в церкви уследить за ним не может. Коль ещё придётся с ним там столкнуться, так беги от него, только огонь во взоре увидишь. Выбегай из церкви, пусть люд что хочет, то и думает, это уже их дело. А тебе себя спасти надобно.
Всхлипнула Любаша, вспомнив, как прижималось сухое тело к её, как удушающе пахло от рясы ладаном. Руки святого охальника под подолом, бороду жёсткую, колючую на своих щеках… Хоть бы только не приснилось такого, только бы не являлось то ночью! Пусть бы волки, излучина, Лешие с Водяными, только не отец Влас посреди церкви с похотливо пылающими очами.
- Ну да не плачь, страшного не случилось, а коль так, то и рыдать нет смысла. Впрочем, нет его, коль и произошло что-то, да тогда хоть слезами душа омывается, горечь стирает, - молвила Лукерья, а сама всё на Любашу поглядывает, так и бегает взглядом по лицу, уж сильно девка напоминает ей кого-то. – А ты чья будешь?
Замялась Любаша, взглянула недоверчиво на ведьму. Ещё, чего доброго, матери расскажет о том, что случилось, по деревни весть разнесётся. Скажет кому из девок, что на Любашу напал отец Влас, может даже и без умысла злого, дескать, и ты, девка, берегись его. С того-то беда и начнётся.
- Не бойся, то между нами будет. Не стану я говорить о том с родичами твоими, тем более, с деревенскими. Будет то наша тайна, твоя да моя. Тем более, вряд ли тебя по головке-то погладят, коль узнают, что у меня была. А мне нет с того толку, чтоб имя твоё трепать.
И то правда. Не приведи Господь, коль прознает матушка, куда попала Любаша после неудачной исповеди, окрестит бесовкой да злодейкой, откажется от дочери. К самой ведьме отправилась после того, как на батюшку набросилась. Точно одержимая, точно бесноватая девка!
- Успенских я дочь, Любашей меня звать.
Закружилась у Лукерьи голова, в ушах застучало. Стало быть, перед ним сестра Данилы, сокола ясного! То-то показалось ей, что похожа девчонка на кого-то, кудри русые, кожа-молоко. Вот кого напоминала, вот с кем в родстве! Только глаза разные у брата с сестрой: у Любаши чисто камень лазоревый, у Данилы – как небо грозовое, цветок-горечавка. И смотрят они по-разному: у Данилы взгляд твёрдый, а у Любаши – будто птичка скачет по веткам, витает она всё время в райских кущах. А всё равно похожи, всё равно кровь одна.
Но не нужно Любаше знать, что приходил к ведьме её брат. Сболтнёт глупый язычок лишнего, ополчится Данила на Лукерью, подумает ещё, что заманила ведьма его сестру. Лучше бы подцепить её на крючок, как рыбак плотвичку, будет девка меньше болтать, коль сама ручки испачкает. Тем более, сказывал Данила, что любит его сестрица колдунство да сказы страшные, а этого у Лукерьи хоть отбавляй.