Страница 22 из 70
Да вот только как подумал парень о Лукерье, сразу камень на душу упал, придавил грузом. Не по нраву была Даниле Лукерья, тревога при мыслях о ней к сердцу поступает, стучит оно часто-часто, да не от любви великой. Нет, красивая она, пригожая: очи как мёд, коса толстая, кудрявая, чистая медь с золотом. Но взгляд у неё колючий, пусть речи медовые, да в меду том чувствуется яд. Растворяется тот яд в сладости, сразу его и не учуешь, уж только когда гибнуть начнёшь, тогда уразумеешь, с кем связался. Попадёшь к такой в сеть, не выпустит. Но хоть и думалось о Лукерье с неохотой, вот которую ночь приходила лукавая красавица к Даниле во сне: только глаза закроешь, так снятся её покатые плечи, завитки волос на лбу, ресницы длинные, будто лисий мех… А как утром встанешь, так плеваться от тех снов хочется. Видать, и правду она сильная ведьма, раз не выходит из головы. И хотелось бы выбросить да переступить, да как то сделать?
И не вытерпел Данила, отправился на следующий день к колдунье. А она будто ждала его, даже бровью не повела, как на пороге увидела: сразу за стол усадила, яств понаставила, отвару налила с мёдом, будто гостя дорогого привечала. А сама всё ластится: то рукой заденет, будто невзначай, то плечом навалится, словно что-то подать решила или на столе поправить. Сначала отшатнуться от неё хочется подальше, даже гадливость какая-то по телу пробегает, да сменяет её сладкая дрожь, голова кружиться начинает.
Лукерья уж и волноваться начала, что не подействовал её приворот. Были у неё мысли и сделать Данилу своим учеником: а что, стал бы и полюбовником, и колдуном. Вместе бы вредили люду сельскому, вместе бы на шабаш к Самому летали. И тогда не надо было бы отбиваться от наглых бесов, что так и норовят лапы распустить. А вот коль колдун прилетел с ведьмой, что женой стала ему, так поглядывают уважительно на неё, лишь облизываются. Вот так и счастье бы обрела, и навет Хозяина выполнила.
Да только не увидела она в Даниле искры, дара, что позволил бы ему овладеть искусством колдовства. Не верит он ни в чёрта, ни в Бога, такому и чёрная книга в руки не дастся, знает то Лукерья и сама. А зря, мужик, коль способный да прилежно злу служит, ох каких высот достигнуть может, Сам ему все дороги откроет, чуть ли не под руку к величию поведёт. Говорит Сам, что сильнее мужики в волшбе, но да и спрос с них больше.
Хотя вон русалками Данила заинтересовался, и неспроста то. Вдруг ещё и получится что, вдруг удастся его направить, куда нужно. Не теряла Лукерья надежды, коли выйдет его к себе привязать, так и от ведьмовства никуда не денется, займётся, как миленький. Нечисть бы показать ему какую-нибудь, хоть домового того же, глядишь, и интерес будет. А может испугается да сбежит, как все остальные, и снова Лукерья одна останется.
А вот он и к ней явился, значит, подействовал приворот, не стал бы он приходить просто так. Пусть и смотрит настороженно, брови хмурит, да лишь бы рядом был, лишь бы в глаза глядел. Привяжется, а любви пока и Лукерьиной с головой хватит на обоих. Потом она ему любви из трав да кореньев намешает, запоит до смерти, голову собой задурит. Тут уж она постарается так, как никогда не старалась, не упустит счастья своего, не дура. И не будет больше в душе у него ни для кого места, всё Лукешка захватит.
- Скажи мне, Лукерья, как Лешего призвать? Ведаю, умеешь ты это делать, не прикидывайся. Не поверю, что в лес ходить и лешачиного слова не знаешь, не то завёл бы он тебя далече, зверей диких натравил. Знамо дело, сможешь его позвать, значит, сможешь и меня тому научить. А я уж тебе хорошо заплачу, не сомневайся.
Лукерья аж обомлела. Вот тебе и полюбовник, вот тебе и Фома неверующий. Вот так и сразу Лешего звать вздумал! Не беса какого мелкого, не кикимору худосочную, самого Лешего ему вынь да положь!
Лешего Лукерье уже доводилось вызывать: как-то местный охотник не остался перед ней в долгу за то, чтоб она приманила в здешние леса лисиц да зайцев, чтоб добрая охота была. И отправилась тогда Лукерья к Лешему на поклон, подношение оставила, попросила, чтоб стаи ближе к деревне подводил. Тогда, помнится, ещё и сельские принялись за отравой и оберегами к ней приходить: обнаглевшие зайцы огороды взялись разорять, капусту с морковью объедать, а лисы - по курятникам шастать, кур таскать. Словно зачарованные лезли звери к людским домам и огородам, ничто их не пугало. Так что вышла ведьме от знакомства с Лешим двойная польза.
- Знаю я, как Лешего позвать, да только тёмный то ритуал, сложный. Сам не справишься, придётся помочь тебе, - молвила Лукерья, а сама искоса на Данилу посматривает. - А зачем тебе Леший?
- Говорить с ним хочу. Знает он то, что больше никто мне сказать не сможет.
Знавала уж Лукерья полюбовников, которые страстно желали домового али полуденницу увидеть. А как видели, так разум теряли от страха, и саму Лукерью бояться стали, десятой улицей обходить. На что оно ей надо?
- А не забоишься? Небось, доселе не видывал ещё нечисти. Страху натерпишься, жути насмотришься.
- Не забоюсь, слово даю. Больше жизни хочу лешего увидеть, помочь он мне может.
Что ж, сам в руки её и пришёл, сам напросился. Уже никуда не денется, не отвертится. Странно только, какие у деревенского парня разговоры с нечистью быть могут?
- Ну что ж, могу тебе в этом помочь. Приходи сегодня ко мне ближе к полуночи, пойдём с тобой в лес. Крест сними, коль где железо есть, всё дома оставь. Далеко в лес пойдём с тобой, куда никто, кроме меня, и носа не совал уж много лет.