Страница 21 из 70
В мёртвой тишине послышался тихий шёпот, будто ответил парню кто-то, да тут же всё и стихло. Остановился Данила, ухо навострил, да как взглядом лес окинул, так окаменел от страха: со всех сторон, куда только взгляда хватало, двигались к нему зеленоватые, хрупкие фигурки, окружили. То одна голосок подаст, то другая, тянут руки вперёд, личики в синем сумраке белеют:
- Живой к нам играть пришёл! Будем мы с живым песни петь, в салки резвиться!
А сами руки нежные тянут, вода каплями стекает по пальцам, падает на папоротниковые листья. Глаза горят у русалок, улыбки безмятежные застыли, будто увидели девы друга любезного, рады ночному гостю. Движутся, словно во сне, парят в воздухе, не затронув ни травинки, ни кусточка, вот-вот и коснутся ледяные пальцы горячей кожи.
Застыла кровь в жилах, страшно стало парню, сейчас подойдут да схватят, да погубят. И не найдёт никто Данилино тело, растащат его звери лютые, истерзает время. Никто к излучине уж давно не ходит, не суётся в эту глушь. Упокоится Данила среди папоротников, станет частью леса. А может и упырём сделается: будет люд честной мучать, кровь пить, упокоят его колом осиновым, а потом станут чадам байки о нём рассказывать, стращать, чтоб за околицу не бегали, а то Данилка-мертвяк заберёт. Не такой судьбы себе Данила хотел, ох, не такой.
- Стойте, девы речные, не играть я к вам пришёл, а говорить хочу с сестрой вашей. Обещала она мне защиту, сказала, не тронете вы меня.
Застыли русалки, переглядываются. Подала одна голос:
- Ты что ли сестру нашу на берег вытащил да пугал?
- Я то был, да не пугал я её, не желал ей зла. Сама она на меня напустилась, в воду стянуть хотела, так и вытянул её, силушек-то у меня поболе. Лишь разговор вёл, да отпустил восвояси.
- Помним мы тебя, помним. Бусы она тебе принесла со дна, да потом только и говорила о тебе, только про одно мы и слышали. Всё ждала тебя, по ночам только в сторону лес аи глядела.
Улыбнулся Данила, потешили ручалочьи слова его душу. Значит, помнила о нём русалка, не забыла.
- Хотел бы видеть я ту вашу сестру. Она среди вас?
- Нет её среди нас, пропала она, - молвила печально одна из дев, - только месяц взошёл, пела с нами, цветы собирала, весела была. Да как пришли мы на большую поляну, так из виду её и потеряли. Звали-звали, да нет её с нами. Будет Водяной серчать, ругаться на нас, что не уберегли сестру свою. Крепко нам достанется.
- Так может она ещё вернётся, вдруг заблукала али в реку вернулась?
- Нет её в реке, посылали уж одну из сестриц. Все русалки ушли на берег, нет ни одной на дне, - грустно сказала другая, опустив взгляд на белые, ароматные цветы, что покоились у неё в руках, - потерялась наша сестра. Коль до утра не найдётся, так то уж с концами.
- А лес весь обошли? – ёкнуло сердце Данилы, заболело, будто уголь под рубаху положили.
- Осмотрели лес, всё обежали, нет сестры.
- А коль ушла к своим, в окна стучать да в двери? Говорят, промышляете вы таким, стращаете живых родичей.
- Ходим мы к родичам, пусть уж и имён их не помним, да кровь родная ведёт нас к ним да к домам нашим. Но не ушла бы она одна, мы скопом ходим, опасаемся поодиночке: разбредаемся по селу, каждая к своему дому. И уходим так же, вместе.
- А чего вам, русалкам, бояться-то? - поинтересовался Данила. Вроде нечисть всесильная, люд речных дев боится, вон как попрятались, всю неделю чуть завечереет, так будут домой сломя голову бежать. Никто б не хотел на пути своём деву такую встретить, зачарует, защекочет, в воду затянет – не миновать смерти, не избежать ада. А оказывается, утопленницам и самим есть, чего страшиться.
- Так много врагов у нас, - сказала чернявая, высокая русалка, - вон Леший до русалок охоч, так и норовит утащить к себе в дом свой из брёвен да мха. Кикиморы как нектара цветочного перепьют, могут за косы оттаскать да о бревно приложить, не нравится им, что по земле ходим, говорят, идите в свою реку обратно, не ваше тут место. Да тут в том дело, что сами к Лешему ходят, кто на них, кроме Лешего того посмотрит? Ревнивы болотные бабы, может завидуют просто: их из болот да леса никуда не пускают, сидят там весь век. А люди в деревнях, так и вообще погубить могут: как кто стук да голос родной услышит, выйдет на порог, плеснёт святой водой, так останутся на русалочьем теле ожоги глубокие, будет русалка срок, что ей отмерян, страдать. Не лечатся те ожоги ничем, хоть корневище осотницы прикладывай, хоть рыбьими потрохами натирайся. А могут ещё железом холодным заколоть, иглами да ножами, примется кровь русалочья, вода с илом перемешанная, из ран лить, пока вся не вытечет. Сказывали, раз затащили русалку в дом, да стали ладаном окуривать, молитвы читать, елеем лоб мазать. Так и рассыпалась она прям там на тину и ряску, осталась от неё лишь лужица речной воды. Не хотим такой доли, потому и ходим скопом, чуть что, дом окружаем да стращаем хозяев, отдают нам тогда сестрицу.
Ох, как стало у Данилы на душе беспокойно от её слов, муторно. Куда же теперь бежать, чтоб найти ту русалку? Кто мог её обидеть?
Попрощался Данила с русалками, повернул обратно. Шёл да думал, к кому идти, у кого помощи просить. Видимо, снова придётся отправляться на поклон к Лукерье: пусть она русалок никогда не видала, так с другой нечистью знается. Вот и расскажет, как Лешего позвать да кикимор, вдруг они что про русалку Дарью знают? Может Водяного сможет позвать, да Данила готов всё дно речное перерыть, чтоб милую найти, под каждый кустик заглянуть.