Страница 6 из 48
Утром я вскакивала с энтузиазмом футбольного мяча и гадала: в районе какого часа моё одинокое величество изволило пробудиться (как я заметила, категория времени переходит в категорию пространства). За тонкой стенкой трещали и свистели катушки приёмника, и мой хозяин Петя Карпенко насвистывал: «остановилось чьё-то счастье у разведённого моста». Я ударяла ладонью по стенке и кричала: – Петенька, время!
Он приглушал приёмник, появившись в дверях. Петя такой деликатный, никогда не осведомит о времени через стенку. На нём - чистая салатового цвета майка и сандалеты, с отрезанными на пятках ремешками, как женские босоножки.
– Привет, Петенька.
– Привет. 23 минуты восьмого.
И тут же исчезал, бесстрастный и равнодушный. Как я понимала, он считал меня за парня и поэтому вваливался без стука.
Я запахнула бессменное пальтишко, как цыгануш, и взяла маршрут на остановку автобуса. Ветер гнал в спину, как последнюю сволочь, прикладывал к позвоночнику ледяную лапу и свистел в ухо: «Мало тебе! Мало!» В автобусе меня зажали в клещи, я ощутила, что отрываюсь от точки опоры и становлюсь летающей тарелкой.
– Гражданка, станьте боком, а то стали столбом!
Я попыталась развернуться, но всё тот же дядя с тонкими пикантными усиками раздражался: – Чего вы щиплетесь.
В одной руке он держал заячью шапку, в другой журнал – увы, он читал. Возле перекрёстка я выскочила, автобус покатился влево к кирпичному заводу, я прямо по трассе. Кроме меня и Ветра Ивановича ни души. У меня сегодня хорошее настроение – я выспалась – поэтому можно покалякать с Ветром Ивановичем о смысле жизни. Он в рукав влетает, из-за пазухи вылетает, его совершенно не трогает, что краснеет мой нос, трескаются губы. Со стороны кирпичного завода выскочил со свистом «Маз», покрыв пылью и газами. Сбавил ход, шофер высунул голову:
– Маруся, куда?
– Всё туда же, с ветерком!
– Валяй.
Я хотела влезть в кабину, но подножка у «Маза» высокая, а юбка узкая – призадумалась.
– Чего стала!
– Не ори!
– Не орал бы.
Он перегнулся через сиденье, подхватил за локоть, я села, как мяч. В кабине была настоящая благодать, вздохнула, откинувшись на сиденье, ехала, подпрыгивая на ухабах, с закрытыми глазами, продлевая удовольствие в мечтах. Потом очнулась в нужный момент.
Привет, пустынный уголок. Отсчитываю шофёру полтинник, кладу на сиденье. Он не глядит – вежливый – бывает, прямо в руке пересчитает. Дом, куда я вхожу через распахнутые ворота, с пятью окнами на трассу, четырьмя во двор, с двумя клёнами и молоденькой сиренью – прямо резиновый. Наша контора, то бишь, местная редакция, дом пионеров, детская библиотека и общество охотников в тесноте и в обиде. А по средам и субботам Магеллан начинает свою программу, кружок «Умелые руки» и с десяти утра уже взвизгивает пилорама, как молодой поросёнок в мешке. Появляюсь на работе и вижу вполне оптимистическую картину. Сашка Синякин делает два шага направо, два шага налево и пижонится в новых иллюстрированных брюках. Стелуца оглядывает его и командует:
– Повернись... так, хорош, хорош, гусь.
Сашка, довольный, великодушно поворачивается на все тупые и острые углы, демонстрируя новые венгерские брюки за 5 карбованцев. А за стеной жжи-жжи-жжик гуляет пилорама, то замолкает, то с ураганной силой врезает мелодии через стены наружу.
Наша газета существует недели три: с той минуты, как полустанок объявили райцентром. Сначала нас поселили в домике, построенном по типу конюшни. В домике было холодно, как в ящике для мороженого. Сашка сидел с красным носом, Стелуца с модным японским гриппом, я сочетала в себе то и другое, одному Магеллану светило солнце: он по рецепту жены охлаждал горло чесноком с гранатом на водочном растворе. Все мы жили в ожидании лучших дней, Магеллан и Синякин сражались в шахматы, заделывая друг другу «маленький Сталинградик», Стелуца проверяла культурно-бытовое обслуживание райцентра, я читала «Жизнь пчёл» Метерлинка. Наш шеф, Андрей Фёдорович, прозванный в кулуарах «ты-ты-мы-ты» насвистывая, размахивая сеточкой, в которой сияли парниковые огурчики, ходил по аллее в партком. Жизнь била своим ключом и тогда, когда нас пригласили всем коллективом в партком. Стелла Фёдоровна успела починить и почистить белые туфли. Синякин Александр Фёдорович накрахмалить белую сорочку. Андрей Фёдорович облачился в типовой – коричневый в полоску – костюм местного комбината бытового обслуживания, а Магеллан блистал своей галантностью, как средневековый рыцарь доспехами, поддерживал Стелуцу под руку – ночью прошёл дождь, аллея набухла, и Стелуца должна была не идти, а лететь, чтоб не запачкать белые туфли. Потом мы терпеливо сидели на скамейке в саду парткома: у секретаря шло совещание. Мужчины пожалели, что нет шахмат, Стелуца вытирала бумагой туфли, шеф то появлялся бледный и взволнованный, то исчезал в дверях, которые нам было суждено судьбой переступить, Магеллан принёс горсть крупных семечек с чёрными обводами. Семечки были сладкие, сочные, и мы весело принялись за переработку масленичной культуры.