Страница 40 из 48
Пашалов приглушил мотор. Вымахнул на поле. Ветер пронзил насквозь. Но ни он, ни я не чувствовали его в эти минуты. Что-то было на этих распаханных полях выше земного, лишь каркали вороны.
Пашалов большими, мягкими шагами выходил пpямo к горизонту.
– Простудитесь! – крикнула вслед.
– Я? – и расхохотался. – Ну уж дудки! Я, как цыган, затянул ремень потуже. Не дует и баста, – потом обернулся, взял в ладонь земли, вдохнул её пар, запах.
– Скоро сеять будем. Вот как тёрн зацветет.
Он вдруг присел, разгрёб ямку, насыпал на ладонь земли, коснулся щекой, – потеплела, кормилица.
Приехав в редакцию, я написала о Пашалове д у ш е в н ы й о ч е р к, как сказал Синякин, урвав почти полосу воскресного номера, назвав его «Новым Кола Брюньоном». Разве я могу понять этого человека, чувствующего щекой тепло кормилицы-земли, разве я могу знать, что со мной будет, хотя бы завтра. Неделя прошла в полном смятении, я поймала себя на мысли, что временами не надо суетиться, ездить по командировкам, а копошиться на месте, бегать в детский садик, собирать информацию о пионерском лагере и т. д. Однако ещё через неделю взяла отгул и уехала в посёлок увидеть Маноле, быть может, решила проверить себя, к тому же надо было показать ему и ф о т к у. Была суббота, когда я на попутках, голосуя на большой трассе, до крутого поворота на посёлок, доехала с ветерком, потом шла пешком, нарвав в пути на лугу букетик цветущего дикого горошка. Что удивило, так двор правления был запружен машинами, судя по публике и разных марок автомашин, от чёрных лимузинов до привычных бортовых, что-то намечалось в правлении грандиозное, народ сновал туда-сюда... Я пролетела на второй этаж с бьющимся сердцем, однако с ходу в кабинет парткома войти не удалось. Дорогу перекрыла ,выкрашенная перекисью водорода ,яркая блондинка с хвостом до плеч, на мой взгляд, даже не прилично было сидеть в приёмной парткома с таким цветом волос, вызывающим особые ощущения, но что взять с провинциалки, скажем так!
– Секретарь занят! – крикнула она, – готовится к докладу, – но тут зазвонил телефон, она бросилась к трубке, я же воспользовавшись затишьем, посланным мне провидением, распахнула дверь, повеяло сквозняком, разлетелись на двухтумбовом столе бумаги.
Я тотчас кинулась собирать исписанные листы.
– Какие люди! – увидев меня, Маноле вскочил с кресла, вышел навстречу, его глаза снова изменились и стали тёмно-синими с поволокой, и я забыла все свои горечи и сомнения. Он взял из моих рук бумаги и бросил на стол.
Мы наспех обнялись, я поставила в графин с питьевой водой букетик цветущего дикого горошка. Маноле тотчас склонился, понюхал и тихо сказал: лугом пахнет, люблю деревенское всё!
Плотно прикрыл дверь, приблизившись, что вновь я увидела, как изменились его глаза и заиграли в синеве с поволокой, подобно небесам перед грозой.
– Вы меня сжигаете, – я слегка оттолкнула его, естественно в шутку, – отойдите!
– Вы меня уже сожгли, – в тон ответил Маноле и поцеловал в губы, – если б я знал, что ты приедешь, отменил бы партийное собрание, – он развёл руками, – а теперь машинка запущена и я не могу остановить её, – несколько мгновений мы постояли в обнимку, потом paзошлись, он сел в кресло, я стала ходить по кабинету.
– Почему не позвонила? – он покачал головой, – надо предупреждать!
– Да такая я смурная, – смеялась, – тыты, мыты дал мне неожиданно отгул, ты же знаешь, какой он скряга на выходные! Вот я и махнула на попутках, через минуту уйду, – приблизилась к подоконнику, в вазончике цвела герань. Я сорвала верхний, самый пушистый тёмно-вишневый цветок, поставила в стакан рядом с ним, он лишь улыбнулся.
– Да, возьми ф о т к у, – я раскрыла сумку и вынула пакет фотографической бумаги, – как есть, восемнадцать динозавров, – протянула ему фотографии.
Вот тут он расхохотался от души, да так громко, что в щёлку двери просунулся рыжий хвост и забеспокоился, оставалось, как видно, считанное время до начала собрания.
– Настя, прикрой дверь на минутку, – сказал Маноле, – я сейчас, неожиданный гость из редакции, – и он слегка подмигнул мне.
Девушка вздохнула и исчезла.
– Смотри, она ещё и Настя! – сказала я, мы вместе засмеялись, – красивое имя!
– Ещё десять минут моих, – и он стал разглядывать фотографии, бросая взгляд на большие настенные часы. Запечатлённый в разных позах, обнажённый до пояса, перекинув рубашку через плечо, вот он падает прямо на маки, раскачивается на ореховой ветви.
– Волосатый, что ни на есть динозавр, – он от души хохотал, – хорошо ухватила миг, каждая морщинка на виду, сразу видна московская школа журналиста, – он взлохматил мои волосы, – без автографа не возьму!