Страница 39 из 48
– А вы кричите, как пожарник.
Дядя покраснел, крикнул Пашалову, чтоб завтра выбраковал коров, надвинул шляпу на глаза и его как ветром сдуло!.
Пашалов сказал: – знаете кто? Хлыстов, начальник производственного управления.
– Знаю, – ответила я.
Пашалов развеселился: – а хорошо вы его отделали.
– А я, сознаться, оробел, – сказал Пашалов. – Он, правда, мужик свой, мы с ним не раз по шкалику гоняли, но кричит, гад.
Распрощалась я с Пашаловым по-братски, и унесла в обитель целое море удовольствия. А он, любочка, улыбнулся на прощание: если что, дайте сигнал. Мне понравилась его опека.
Весь день я была в одном из своих безоблачных состояний. Я напевала под нос: «средь шумного бала...». Синякин переглядывался с Тамарой Фёдоровной и крутил пальцем по виску:
– Малость свихнулась. А… она ездила в колхоз Суворова? Ясно, Пашалов чудный парень. И выпить не дурак, и сам не дурак.
Я посматривала на Синякина и пела: «средь шумного бала».
После обеда грянул гром. Николаев через машинистку, обычно он делал сам, пригласил меня в кабинет» Он сказал: «садитесь». Я села.
– На вас жалоба.
Если б я промолчала.
– А, это всё Хлыстов...
Шефа как подстегнули. Он задышал тяжело: мы вот, ёлки-палки… а вы вот…
Я вышла сердитая. Дала слово, что больше моего шага здесь не будет. Часа три я уже балансировала на острие ножа, но потом нашла точку равновесия, села и выдала, как сказал Синякин, волнующий опус. Наш шеф лишь сопел. Вообщем, встряска пошла на пользу. Я поумнела на грамм.
А Пашалов, кстати, иногда, наведывался в гости. Только он появится, всем вдруг станет нужна Тамара Фёдоровна.
– Тамара Фёдоровна, одолжите конверт, – как будто у нас почтамт.
– Тамарочка Фёдоровна, я вас не побеспокою, если позвоню отсюда, – как будто её телефон самый счастливый. Я страшно гордилась дружбой с Пашаловым. И дорожила ею. Ведь у меня никогда в жизни не было настоящей дружбы с мужчиной.
А Пашалова побаивались в районе, даже начальство. Правда, ходили слухи насчёт его слабости к женскому полу. А у кого нет этой слабости? И про кого не ходят слухи?.. Меня такие вещи не волновали. Я старалась быть выше.
Случайно бросила взгляд в окно, словно кто-то подтолкнул. Увидела, как разворачивается знакомый «Бобик», потом услышала резкие сигналы.
– Прощай, – сказала Тамаре Фёдоровне. Сунула блокнот в стол и вылетела.
Я лишь мигом вскочила на подножку, наскоро поздоровавшись с водителем: – надо же, прислал свою машину!
Замечтавшись, не заметила, как поднёсся «Бобик» к правлению. На ступеньках в гимнастерке стоял Пашалов.
Что-то изменилось в нём. Я увидела это сразу, как подошла и поздоровалась за руку. В ту встречу Пашалов был какой-то буйный, а сейчас он стоял рядом, вдруг притихший.
– Я простыл, – сказал он, – на радостях искупался в озере. А больничный.., да где там! Экономисту можно, инженеру, колхознику тоже, а председатель никогда не болеет. Председатель, как рабочая лошадь, всё тянет, только когда упадет.
Пашалов усмехнулся: – вы приехали в тот первый раз, а я вдруг расплакался. Как-то мой сын шлёпнулся, разбил ножку. Подбежала мать и сказала: – «бедный Ванечка, как не везет тебе в жизни». И Ванечка тогда заплакал.
Пашалов курнул и разоткровенничался:
– Когда приехал сюда, первым делом решил правление строить. Завёз котелец, мастеров подобрал, и тут меня один дед спрашивает: «а чего ты, Микола строишь?» «правление, дед». «а я думал церковь». Я же ответил: можно и церковь, дедуля, да кто поймёт меня?»
Дом был высокий, белый, чистенький – с любовью построил себе правление сам Пашалов!
– Что ж мы стоим, как именинники. Я тут развёл антимонию, – спохватился он. – В правление не хочется, там духота. На простор сейчас тянет.
Пашалов распахнул дверцу «Бобика».
– Иди, покури, – сказал он шофёру. – Я девушке наши королевские поля покажу. Может, хандру развею.
Пашалов сел за руль. Как только мы вырвались из деревни на поля, он весь заиграл. Засверкали опять эти рыжие глаза. От ветра вспухла гимнастерка. Он словно взбунтовался.