Страница 8 из 61
- А дьявол его где-то носит.
Симон оттёрся грязным полотенцем, взъерошил спутанные кудрявые лохмы.
Соферим улыбнулся.
- Странно это звучит, учитывая, что брат твой – священник.
- Да какой он священник! Чего тебе от него надо-то?
- Рукопись передать в Садокский скрипторий. Мы же с ним при тебе накануне договаривались, что встретимся у Михаэля.
Соферим показал Симону запись откровения Перушима. Тот презрительно сощурился.
- Очередная галиматья его первосвященства? Вот нашли, на что время тратить, писаки!
Он осёкся, как понял, что говорит слишком громко, прислушался. Тут и Соферим расслышал равномерное постукивание инструмента о камень из соседней залы.
- Работает, - благоговейно сказал Симон. – Задумал создать свой лучший шедевр.
Столь тщеславные устремления мастера Михаэля Соферима не удивили. В Бабиле любой творец мог выставить свою работу на всеобщий суд и обозрение на храмовой площади и попытаться снискать славу великого мастера.
- У брата сегодня трудный день, - говорил Симон, примостив зад между двух своих же учебных скульптур. – День Возвестия звезды Цирцеи. Большой праздник. Он занят подготовкой к службе в храме и, наверняка, вообще не придёт.
- Тогда он будет настоящей свиньёй! – воскликнул Соферим. – Я не могу задерживать сдачу рукописи в Садокский скрипторий!
Для успешной работы каждого скриптория требовалось соблюдать жёсткие сроки сдачи. Соферим знал, что после него утреннее откровение Иана Перушима должно быть переписано ещё в нескольких мастерских. Время и так поджимало, а он ещё вынужден был тратить его у Михаэля в ожидании непутёвого братца Симона!
- Да не кипятись ты! Вот он, лёгок на помине! – заорал Симон, совсем позабыв о необходимости соблюдать таинство тишины в мастерской, и махнул рукой на дверь.
Она всё-таки слетела с верхней петли и скособочено навалилась на вошедшего. Анна, старший брат Симона, как и все священники-цадокиады, был хорошо и богато одет. Поверх длинной, подобранной широким поясом с крупными золотыми бляшками туники он облачён в ярко-голубой праздничный нарамник с кистями. Упавшая дверь оставила следы на его изысканном наряде, и Анна изрёк отнюдь не богопристойное выражение.
Оба брата, Симон и Анна, были высоки, стройны, красивы. Оба из состоятельной семьи, в отличии от Соферима, и им не пришлось бороться за собственное благополучие. Анну семья, пользуясь занимаемым высоким положением, пристроила в ряды младших священников-цадокиадов, что считалось большой удачей и благоволением, потому что они принимали в общину только своих. А младшего, Симона, который выказывал немалые творческие наклонности, устроили к мастеру-скульптору Михаэлю на обучение.
С тех пор Анна приобрёл присущий всем цадокиадам лоск: его борода всегда коротко и аккуратно подстрижена, а светлые кудри уложены по плечам. Симон же так и остался полным шалопаем. И они оба были добрыми друзьями Соферима.
- Ну здравствуй, братишка! Соф, прости меня, - Анна обнял поочерёдно каждого. – Готовилась храмовая служба, никак не мог освободиться раньше. Да отчего ты меня всё ждёшь, давно сам бы отнёс рукопись в первосвященнический скрипторий.
- Я не люблю ваших отвратных скрипторов и не хожу туда, - скривился Соферим. – Любую чушь, что Садок ни скажет, они запишут, а люди верят им.
- Ну ты и упрямец, ничем не лучше своего мастера Эзры! – в голос расхохотался Анна. – Ладно, давай сюда божественное творенье. Отнесу перед службой. А вы, отроки, собираетесь в этот светлый день во храм?
- Да вот ещё! – протянул Симон, оттопырив губу. – Слушать, что там ваш лицемер Садок народу заливает – дело больно противное.
- Очень зря. Во-первых, сегодня особенный праздник. Наши астрологи месяцами корпели, высчитывали, когда Цирцейская звезда взойдёт в своём самом ослепительном свете…
- Да чего там высчитывать! И дураку видно, как она уже несколько недель висит ярче всех остальных звёзд на небосклоне!
- …во-вторых, грядёт любопытное событие. Первосвященник цадокиадов Садок и первосвященник перушимов Иан чуть ли не впервые проведут службу под одной храмовой крышей. Кажется, они даже готовы пойти на примирение.
- Нас, людей искусства, ваши храмовые интриги не интересуют! – горячился Симон.
- И, наконец, вам, как людям искусства, будет небезынтересно узнать, какие заказы на прославляющие величие нашего города творения готовы сделать первосвященники всем мастерам, - Анна отвесил брату подзатыльник.
В дальнем зале произошло движение, тяжёлые шаги мастера Михаэля, и вот уже он сам отдёрнул отделяющую святая святых его мастерской занавесь и предстал, хмурый и угрюмый, во всём величии своего немалого роста.
Прославленный скульптор производил на окружающих пугающее впечатление: при таком гигантском росте у него нашлось бы гораздо больше общего с великанами, чем с людьми. Где бы ни являлся, он был на голову выше любого. Его держали за угрюмца и нелюдима, с которым лучше не связываться. Мастер Михаэль слыл человеком с тяжёлым характером, с которым трудно иметь дело – но, как скульптор, он был гениален, и его терпели. Он сам казался как будто вываянным из гранита или мрамора, и каждая созданная им скульптура носила печать его собственного образа. Прекрасный монументалист, он обладал редчайшей способностью сразу видеть в глыбе камня очертания будущей статуи, которые и высекал с поражающей точностью и уверенностью недрогнувшей рукой. Однако самая дерзкая из его задумок, пятиметровый Давид, так до сих пор не дался ему.
Оттого мастер, и в обычные дни не слишком приветливый, нынче был особенно мрачен. Тяжёлым взглядом он обвёл собравшуюся компанию.
- Чего вы тут устроили? – голос мастера был подобен грому. – Симон, выпроваживай своих друзей вон, и сам выметайся! Здесь вам не место дурака валять!