Страница 51 из 61
- Меня не волнует, лгали вы всю жизнь, говоря, что слышите Бога, а на самом деле просто передёргивали старые, давно всеми забытые тексты, или нет.
Затаив дыхание, Соферим нагнулся к старцу.
- Я хочу лишь знать, кто та блудница, которую ожидает гнев Господа?
Первосвященник молчал, как будто окаменел. Этот мальчик всё ещё настойчиво искал ответа, за ним он и пришёл. Пусть его. А он, Иан Перушим, просто смертельно устал.
- Скажите же мне, неважно, откуда вы это знаете, от Бога ли, от дьявола ли. Это музы – те блудницы, что погубят нас? Я уверую в любой ваш ответ и признаю его справедливость и больше уже никогда не буду сомневаться. Я сам первым осужу их и потребую для них достойной кары.
И поднял наконец Иан ясные глаза на книжника, и взор его был осуждающим.
- Какой же из тебя книжник, если ты не в состоянии самостоятельно книгу прочитать и постигнуть тайный её смысл, и так она и остаётся для тебя абракадаброй, хоть и написанной знакомым языком? Ты молод, глуп и многого не понимаешь и читать меж строк ты тоже не умеешь. Книжник! Требующий, чтоб всё разжевали и вложили ему в рот! Да, ответ мой! Музы есть блудницы, жёны Сатаны, но не в них все беды наши. И дурак ты, если так и не понял, что самую льстивую блудницу, королеву среди блудниц, мы пригрели во чреве своём много раньше, сами вскормили и подпустили к самому нутру. Теперь она – наш корень, наша суть. И Кафа Садок, этот дьявольский сын, прямое порождение её многовекового блуда! Думаешь, я хоть на минуту верю ему? Он порождение дьявола, и демоны ему потворствуют.
Словно в припадке Иан схватил страшной костлявой старческой рукой Соферима, и тяжёлый голос загремел, загрохотал, впиваясь в сознание острыми иголками обличающих слов.
- Ибо знай – знай! – кто истая блудница, что приведёт к погибели всех нас, - то великий город, то Бабиль, город наш, великая блудница. И народ, населяющий его, возвышающий таких, как Кафа Садок, сам грешивший, сам выносящий себе приговор и сам себя пожирающий. Да, я осуждаю муз, ибо предвестницы они нашей погибели, и то должен дьявол их напутствовать. А ты – книжник! – так и не понял!
Перушим небрежно затряс потёртой чёрной книгой под самым носом Соферима, книга жалобно шуршала и осыпала дряхлые клочки страниц.
- Знаешь, что так беспечно ты заполучил в свои руки? Одну из священных книг, которая некогда хранилась в наглухо закрытом саркофаге в святая святых храма. Священное писание всё было уничтожено – всё! – а что осталось, то было вот так сокрыто за клеймом бреда, за печатью пустоты, лишённой смысла. Ибо как ещё уберечься мудрецу в городе дураков, как не выставить глупцом и себя? Как бы юродивый Иешая не познал его, оно – святое Божье слово! И я – ну обвини меня ещё, погромче, что я никогда не слышал Бога, что я лицемер и лжец! Но совсем необязательно слышать Бога, чтобы постигать его завет. Бог вложил мне чувство в душу, и мои уста его глаголят. И против Кафы, и против муз – против любых демонских отродий, которые призваны уничтожить благое Слово. Несчастный город! Падёт великий Салим, растворится, как иллюзия, как дым, и останется Бабиль, город греха, город всепобеждающий и бесплодный. Погибнет в испепеляющем огне порока своего. Вот она, твоя истинная блудница, которая тебя породила и которая тебя уничтожит!
Высказав страшное пророчество, Иан погрозил кулаком в пространство. Он сам в этот момент сделался пугающим: красные нездоровые глаза, седеющие борода и волосы всклокочены, на шее вздулись бугры жил, лицо от крови потемнело.
Соферим со слезами пал старцу в ноги.
- Ваше святейшество, ваши слова… они столь многое для меня открыли. Простите моё неуважение. Я не знал… Я ничего – Бог мой! – не знал!
Асия, Асия, прости меня, любовь моя… Где же ты, Асия?..
- Время поджимает, книжник. Смотри, вот уже луна налилась кровью.
- Всё ещё можно исправить!
- Поздно, теперь уже слишком поздно. Забирай все эти книги и уходи из города. Пока божественная кара не смела его с лица земли.
Перушим швырнул Софериму святые книги.
- И вот ещё, книжник. Исполни мою просьбу. Этим утром Бог последний раз явил себя мне. Эту последнюю часть я писал сам, никому не доверил. Но глаза мои стары, руки не слушают меня. Не обессудь, коли не всё сразу разберёшь. Отдаю последние страницы тебе. Сохрани их, перепиши и спрячь. Кафа уничтожит это, если увидит. Вот. Возьми и уходи – уходи! Не смей сюда больше возвращаться. Прочь из проклятого города! Но стой же… благословлю тебя напоследок. Помни, с тобой теперь слово Божье!
Осенил светлым знамением, поцеловал сухими морщинистыми губами. Соферим поклонился до земли – и сразу вышел, затерялся в уличной толпе. За дверью полыхал день, стояла суета, и никто не узнал, что только что нечто важное было вынесено под полами плаща из убогого жилища Иана Перушима, одного из многих, затерявшегося в квартале на окраине у южных врат.
Иан прилёг и снова попытался уснуть. Но последний сон навсегда его покинул. Тогда первосвященник стал молиться.
- Это ты, - сказал он, когда наконец услышал шаги, те самые, которых всё это время ждал.
- Любой человек в этом городе мог войти в твои двери, брат Иан. Но отчего ты ждёшь именно меня?
Перушим через силу разомкнул веки. Отчего ему так трудно дышится сегодня? Как будто то смерть уже стала на порог и сжимала горло цепкими лапами.
На пороге стоял Кафа. Ослабелый, он привалился к двери, словно и его покинули все силы. Руки повисли вдоль тела, голова поникла. И всё же нечто чужеродное в самой своей сути, звериное и мрачное лежало на его челе, какая-то истома сковала, изломала его тело.
- Что говорил тебе нынче Бог?