Страница 39 из 61
- Филипп Мария работает на куполе. Так и не спустился, - сказал поэт.
- Достойный восхищения упрямец! – воскликнул Джотта. – Счастливец! Там наверху он наверняка не слышит позорных обличений.
Он тоже должен превозмочь губительную слабость и продолжить работу. Заставить себя пойти к Кафе во дворец, где всё уже готово к росписи. «Твори, делай своё дело несмотря ни на что. Только в этом твоё спасение,» - говорила Амфитрита.
Джотта знал, что это правда. Но он ничего не мог с собой поделать. Покуда нет спокойствия, покуда душа мечется, что птица взаперти, любые попытки возвратиться в привычный мир тщетны. Чтобы вырваться из круга, надо повергнуть демона лжи.
- Я иду во дворец к первосвященнику. Меня ждёт работа, - сказал наконец Джотта.
- Позволь пойти с тобой! – попросила Амфитрита.
Но художник, как будто решившийся на что-то, ответил резко:
- Сегодня я буду работать один.
Никто не посмел его остановить. Но, едва он вышел, Амфитрита с Немертеей упали Дуранте в ноги, умоляя пойти за обезумевшем художником. Музы боялись, он утаил от них истинные помыслы и задумал совершить нечто непоправимое.
- Пожалуйста, Дуранте, ты разумнее, удержи его от необдуманного шага!
Поэт был не в силах отказать. Состояние друга пугало и его.
- Обещаю, он не сделает ничего, о чём стал бы жалеть впоследствии, - заверил муз Дуранте и вышел следом.
Девы – Амфитрита, Немертея, Лаомедея и доселе молчавшая Асия – остались одни, омрачённые аурой тревожности.
- Что же задумал первосвященник Кафа, этот страшный человек? – вопросила Амфитрита.
- Делает всё, чтобы нас возненавидели так же, как и он, - сказала Немертея, и её холодные, непостижимо глубокие, как сама морская бездна, глаза потемнели. – Надо наказать мерзавца.
- Это невозможно. Он самый влиятельный человек в городе. Ни одна из нас не в силах противостоять такому злу.
- Мы не в силах, - подала голос Асия. – Но люди могут. Нужно предостеречь их о катастрофе, которая произойдёт, если они поверят ему.
- Но что их ждёт на самом деле? Мы и сами не узнаем, пока не будет слишком поздно.
- Нет, обязательно узнаем, - запальчиво ответила Асия и потом всё же поправилась. – Соферим узнает.
- Значит, на него вся наша надежда.
Когда во Флорариум вошёл нежданный гость, девы сразу замолчали, боясь, что разговор выдаст их. С опаской и плохо скрытым напряжением они разглядывали богатый наряд священника-цадокиада, который не замедлил преклонить перед музами колени.
- Блаженные девы, вы можете не бояться меня. Я пришёл поговорить.
- Вы тот священник, который был с нами во дворце, - узнала вошедшего Амфитрита. – Вы единственный видели, что тогда произошло. Скажите же, что первосвященник солгал в храме!
Цадокиад посмотрел в удивительно-большие глаза музы, в которых, казалось отразился весь цвет мира, и уже не мог отвести от них взгляда.
- Он солгал. Я это знаю. Я брат скульптора Симона и друг книжника Соферима. Обоих вы знаете.
- Ты Анна, - радостно улыбнулась Асия. – Соферим много о тебе рассказывал. Это же ты помог ему попасть в библиотеку?
- Да. И я пришёл помочь. И передать, что Соферим ждёт тебя с одной книгой. В ней много загадок, и он считает, что только вместе вы сможете их понять. Иди же к нему, он ждёт!
Асия тут же накинула на голову платок и поспешила на улицу. Любопытство и волнение захватили её. Нет никаких сомнений, Соферим наткнулся на что-то важное. Она должна быть с ним, чтобы помочь довершить начатое и распутать клубок многовековой тайны.
Девушка шла быстро знакомой дорогой и всё же старалась не привлекать внимания излишней спешкой. Во вмиг озлобившимся городе это стало небезопасным. У Кафы стремительно появлялись новые и новые поверившие его обвинениям сторонники из числа доселе молчавших и даже почитавших муз.
Но привычному пути всё же пришлось изменить: одну из улиц перегородила плотная толпа. Кто-то кричал, какая-то женщина плакала и рвала на себе волосы. Асию охватила неведомая жуть, сковывающая члены, как всегда происходит при встрече, пусть и с чужой, бедой. Она не стала приближаться и свернула в соседний безлюдный переулок.
Её назвали по имени так тихо, что муза поначалу решила, это игра воображения. В глубине узкого проулка, там, где глухие стены домов, казалось, нависали особенно тяжеловесно, грозя столкнуться на самой высоте крыш, на плоских, едва из земли выступающих ступенях перед наглухо забитой дверью сидело чудовище. Не мужчина и не мальчик. Юноша с ослиной головой.
- Нет! Не уходи! – воскликнул он, в отчаянии простирая к Асии руку, как только увидел, что она в страхе перед уродом повернула обратно на улицу.
Муза обернулась. Уж не привиделось ли ей? Уродец остался на месте, и у него и правда была ослиная голова. Но чем дольше Асия разглядывала монстра, тем менее ужасным он ей казался. А глаза на большой звериной морде безоговорочно выдавали в нём главенство человеческой природы.
- Ты муза, да? – спросило существо. – Я знаю твоё имя - Асия, верно? Вот видишь, оба мы теперь изгои: ты прячешься, и я прячусь.
- Кто ты? Я никогда не видела тебя.
- А я тебя – много раз издалека. Но подойти я бы не посмел: смотри, какой я. Моё имя – Аэшма.
В облике урода угадывалась трогательная доверчивость, отчаянная надежда. Его речь была проста, полна смирения с тяжелой участью и неизбывной признательности, что его не посторонились. Наверное, никто и никогда с ним не разговаривал и даже не смотрел на него. Девушке стало безмерно жаль страшного человека, что бы ни сделало его таким. Муза осторожно приблизилась и села рядом на ступени, пристально рассматривая ушастую волосатую голову. Когда он говорил, ослиные ноздри раздувались, и непомерно громадные зубы скалились из-за губ.