Страница 28 из 61
- Это тебе.
Юда вложил в ладони сидящей на краю камня, заглядывающей в лицо бездны Евагоры крупную перламутровую ракушку. Створки вскрытой ножом пасти разомкнулись, и дева, раскрыв раковину, как любимую, рассказывающую о море книгу, заглянула внутрь. Моллюск хранил дюжину розовых жемчужин. Пальцы музы нежно приласкали выступающие из бескостного тельца бугорки.
- Какой чудесный подарок, Юда, спасибо!
- Можно сделать ожерелье, на одну нитку как раз хватит, - развязно бросил юноша, за маской будто бы привычного равнодушия от незначительного пустяка скрывая свой восторг. Смотреть в её глаза, воссиявшие непритворной радостью при виде подарка, взращенного на глубоком дне многими годами, было лучшей наградой за все усилия.
- Это пустяки. Для тебя я добуду главное сокровище моря.
Лишь одна жемчужина, самая большая и самая прекрасная, пока ещё сокрытая во чреве древнейшего из существующих моллюсков, достойна красоты музы.
- Обязательно найдёшь, - дева сжала руку юноши под водой. – Но не надо отдавать мне. Оно нужнее твоему народу и семье.
- Нет, оно будет только твоим. Потому что без тебя я никогда не найду его.
Подтянувшись о выступы камней, Юда забрался к Евагоре, ловко достал острым ножом все жемчужины, а ракушку запустил обратно в море. Аккуратно пересыпал улов в маленький кожаный мешок на поясе.
- Пропущу на нитке, сделаю ожерелье.
Наклонился к музе и сильно поцеловал в губы. Юноша был доволен. Утренняя вылазка выдалась успешной: целых пять ракушек принесли желаемый результат. Юда всегда считался везунчиком, его даже так и прозвали «счастливая рука». Но когда, погружаясь в обитель легендарных сирен, русалок и тритонов, где неумолимая толща воды отсекает свет небесный и жаждет навечно заключить побеспокоившего смельчака в свои объятия, он знал, что там, наверху, Евагора следит за ним и ждёт, его чувство обострялось в сто крат, и загадочная сила сама направляла к цели. Юноше казалось, он даже научился дышать под водой, так легко ему давалось погружение и долгие минуты поисков.
Над камнями для утренней охоты собирались чайки. Юда подал руку Евагоре, и вместе они сошли на берег.
Море пало к их ногам под брезжившем рассветом. В недвижимой утренней истоме, когда весь дольний мир, казалось, замирал меж сном и явью, морской бог – иль то был демон? – не тревожил ровной глади. С её натянутой, тугой поверхности небо смотрело на себя, как в зеркале. Был отлив.
Прозрачный час берёг единство моря, неба и земли. Из-за расплавленного дымкой горизонта восходила четвёртая стихия – огненное солнце.
- Смотри, как быстро оно приходит, чтоб осветить весь мир, - сказала Евагора.
- Мне чудится, сейчас он принадлежит только нам двоим.
И никогда ещё для Юды он не был так прекрасен, как в этот час. Когда значение имело лишь то, что они есть, лишь то, что происходило между ними. Теперь он понимал, что раньше ни к кому не испытывал того, что к этой деве, которая вышла к нему из морской потерянной для глаза глубины. В его деревне, куда муза приходила забрать чужую боль и подарить надежду, её любили все, и Юда испытывал как гордость, что принадлежит красавица ему, так и зависть, когда ловил восхищённые обращённые к ней взоры, и чувство некого очень взрослого, как ему казалось, мужского превосходства. Сам он ощущал себя другим, совершенным, на всё способным человеком, которому открыты законы и порядок мирозданья. Он был царём, повелителем и богом. Он снисходительно и благородно потакал слабостям людским. Он забывал о неземной, возвышенной природе музы и верил, что по его одной лишь воле она вышла на свет и помогает людям. В том видел он свою заслугу, и милосердием в ответной благодарности за почитание своей избранницы наполнялось его сердце, как будто он и впрямь был богом, её создавшим. Евагора делала его лучше, и юноша тянулся вслед за нею, как цветок за солнцем.
С мужской слепой самовлюблённостью он говорил простые ей слова, самоуверенные, ребячливые, наивные и нежные, – так первый человек признавался в любви к первой женщине. Впервые делая открытия и повторяя путь вселенной, он, плоть её и часть, постигал любовь.
Юда не скрывал от музы душу. Он доверялся весь ей. На мокром побережье, следуя по кромке ласкового, всё понимающего моря, он представлял всю их жизнь. Евагора лишь счастливо смеялась. Молодость достойна уважения. Неисковерканная жизнью молодость, достойная любви.
- Тебе смешно? – вскричал уязвлённый юноша. – Ты не веришь моим чувствам?
- Это первое, чему я верю, Юда. Я вижу, как ты любишь меня, весь свет земной, небесный и людей. Прошу, не потеряй этого чувства, когда я уйду.
- Опять ты за своё! Почему всё время говоришь о своём уходе?
- Потому что таково устройство мира. Я должна уйти, чтобы вернуться вновь, хотя мне каждый раз хочется остаться. Вода укажет, когда настанет мой черёд.
- Да ты все дни проводишь около этой дурацкой ракушки в гроте, как будто стережёшь, чтоб не сбежала. Чего ты ждёшь?
- Когда вода уснёт, значит, время вышло, и придёт пора мне созывать сестёр.
Несколько шагов они проделали молча. Юда упрямо поджал губы, сжал руки в кулаки.
- Что мне до твоей воды!
- Вода лишь оболочка, воля времени. Мы все зависим от неё.
- Я никуда тебя не отпущу.
Слова юноши, впервые познавшего женщину. Так говорит эгоизм любви, а человек – своему божественному воплощению. Так говорит ребёнок матери.
Колесница солнца неслась быстро. Юда уткнулся в рёбра набегающей воды на берег. Вода творила на песке свой мир, наступала с волной, но всякий раз уходила, оставляя ровную обновлённую искристую на солнце гладь и обращаясь сгоравшими пузырями на мелких камнях и ракушках. Горы на песке сходились, поднимались, опадали. Всё двигалось по кругу жизни.