Страница 25 из 61
- Он гений, ваше святейшество. То, что мы можем вообразить лишь в мыслях, он осуществляет в реальности своими руками.
Невольно Кафа отметил, как изменился её тон и весь вид, когда она говорила о любовнике, и это, вопреки здравому смыслу и рассудку, очаровало его ещё больше.
- Не вы ли, музы, божьи девы, пробудили такую силу?
- На большее мы не способны. Мы не даём, мы только пробуждаем.
Кафа встал и глубоко поклонился музе.
- Молюсь на вас за ту милость, которую Господь явил нам в вашем лице. Говорите, если нуждаетесь в чём-то. Я в силах осуществить любую просьбу.
- Благодарю вас, но нам ничего не нужно.
- Но я слышал, у Джотты нет денег даже на собственное содержание.
Цадокиад намеренно упомянул об этом вскользь, однако сам придавал большое значение материальному положению мятежных мастеров, таких как Джотта и его соратники. Ему было известно истинное их положение наверняка: первосвященник владел широкой сетью осведомителей ещё до восхождения на вершину власти, и во многом способность всегда иметь нужные сведения и привела его к возвышению. Так и в случае с музами несколько молодых священников из числа цадокиадов регулярно докладывали Кафе обо всём, что происходило на встречах во Флорариуме. Среди них – и Анна, брат Симона.
Выпад Амфитриту не задел, и Садоку пришлось разочароваться в своём главном козыре.
- Денег он никогда не просил.
- Разве есть такие люди, которые никогда не просили денег, пусть даже в душе только? – усмехнулся Кафа. – Впрочем, скоро он будет богат. Я хорошо оплачу его заказ.
- Ваше святейшество несказанно щедр.
Первосвященник буравил музу острым взором. Неужели она настолько умна, что ей ничего не стоит всякий раз легко избегать расставленные им сети?
- То, что вы делаете для города, невозможно переоценить, - вяло произнёс Кафа. – И здесь мы с вами делаем одно и то же дело.
Какая изящная, задумчиво склонённая шея, клонившая водопад тугих волос к нежному острому плечу…
- Нам стоит объединить усилия во имя общего блага.
- Каким же образом?
Кафа сам не заметил, как надвинулся на деву, готовый задать самый значимый для него вопрос.
- Почему музы всегда уходят?
- Я не знаю
- Не знаете?
- Нет… Это… - зрачки Амфитриты вдруг расширились, будто бы от ужаса, первобытного и неукротимого, память о котором люди проносят через многие поколения. Руки порывисто сжали плотную ткань хитона. – Это катастрофа. Всё горит… Весь город в огне.
Взгляд потерял осмысленность, провалившись вглубь себя, в память веков. Можно было подумать, что дева бредит. Садок подался вперёд, сунулся в самое её лицо, с жадностью ловя малозначимые обрывки фраз, молча требуя поведать ещё больше, сказать самое главное.
Но помрачнение прошло так же быстро, как наступило. Больше Амфитрита ничего не сказала.
Кафа сел на место, раздумывая над услышанным. Рука праздно потянулась к сверкающему блюду с фруктами, зависнув в воздухе.
- Союз между вашими сёстрами и моими братьями может предотвратить её и сохранить наше будущее.
- Союз?
- Вы и ваши сёстры должны стать жёнами цадокиадов. Я предлагаю вам наше покровительство.
Амфитрита вскочила.
- Чего вы добиваетесь, владыка?
- Упрочнения нашей власти, которая позволит обрести стабильность в городе. Вы растрачиваете божественную благодать, которой наделены сполна, на людей, её недостойных. Покровительство искусствам и наукам – это очень благородно, я не отрицаю, но надо мыслить шире. Вы можете сделать для города гораздо больше. И кто, как не мы, первые слуги Господа, поддержим вас в этом? Дети, рождённые от музы, не будут обычными детьми.
- Ни у одной музы никогда не было детей.
- Потому что ни одна муза не была законной женой.
- Мы не вправе выбирать так. И этим вы нас не сможете удержать. Есть люди, открытые для духа Божьего, и мы остаёмся с ними. С теми, в ком жив неистовый и первородный огонь.
- С достойными? – тут же переиначил хитрый Садок. – А цадокиадов, верных рабов вашего Господа, вы не считаете достойными? Например, таких, как Анна.
Цадокиад кивнул молодому священнику, призывая его выйти из ниши между колонн в глубине галереи, где Анна по распоряжению Садока простоял во всё время разговора. Лицо его было бескровно и бело, хотя, возможно, то просто вина игры светотени под крышей дворца.
- Чем же он вам плох? – спросил Садок, кивая на юношу. – Молод, красив, богат и образован. Достойный человек, талантливый. Его брат – Симон, ученик Михаэля.
- Я знаю.
- Вы не считаете его достойным вашей любви?
- Этот разговор неприятен мальчику, неужели вы не видите?
Анна вздрогнул и сжался, как от боли. Что происходило в его душе, какая борьба шла, даже музе сложно было представить.
- В этом мальчике все сыны Господа Бога пред тобою! – выкрикнул Кафа. – Скажи им в лицо! Мне в лицо!
- Дело не в достоинстве. А в том, что такие, как вы, в нас не нуждаются.
- Не нуждаемся в божьей милости? Так бог обделил нас, верных слуг его! Или всё дело в том, - цадокиад искусно загонял свою жертву в угол, - что мы не устояли перед Золотым тельцом?
Веки Амфитриты дрогнули, прикрыв полнившиеся жалостью и состраданием глаза. С губ чуть не сорвался ответ, тайное признание, и, как грех, был удержан. Наконец она произнесла твёрдо, признавая главенство истины, - и что отступать ей было некуда, - повинуясь закону, по которому задуманное сказанным должно быть сказано.