Страница 15 из 61
Изящными пальцами перекладывал Садок фрукты на столе перед ними и молча слушал Ианову речь.
- Твоя вера фанатична, - сказал он, наконец, - и в этом её сила, которой ни у кого из нас больше нет, и ограниченность. В лице этих дев Бог явил самые совершенные свои творенья. Он тем говорит, и мы можем стать такими, если прислушаемся к ним. Я призову их служить нашему городу и нашим интересам. И ты увидишь, каких вершин мы сможем достичь при божьем благоволении. Мы укажем сомневающимся в нашей власти на заблуждения их. Те самые девы, которых ты так осуждаешь, вернут их на истинный путь и к истинной вере. Так скажи мне, ты и твои братья, в которых мы так нуждаемся, со мной?
Садок говорил горячо и с чувством. Он был хорошим проповедником и убеждать умел.
Перушим уставился тяжёлым взглядом перед собою, туда, где в саду шумели на ветру вершины кипарисов.
- Вижу, мы нужны друг другу, чтобы вместе противостоять злу, - ответил он. – Но в переговорах я музами участвовать я не буду. Я не признаю и не признаю их.
- Да будь по-твоему.
Садок подозвал выжидающего на расстоянии с кувшином вина слугу, который по знаку цадокиада наполнил две чаши первосвященников.
Перушим глядел на это с неодобрением. Он давно смирился с тем, что цадокиады окружили себя роскошью и потакали любым своим желаниям. Общение с ними вводило в искушение впасть в такой же грех. И если сам он знал, что не дрогнет, то во многих своих братьях был далеко не так уверен.
Кафа выжидал. Иан Перушим – самый уважаемый не только среди членов своей общины, но и среди всех иереев Бабиля. Народ почитал его и держал за пророка, которому дозволено внимать слову Божьему. И, по правде говоря, Садок сомневался в истинности снизошедших к нему откровений.
Но, умнейший и расчётливый, он лучше других знал, как важно создать о себе выгодное представление в глазах людей. И пусть для него Иан Перушим был просто лжецом, хотя, возможно, лжецом, который сам уверовал в слышимый только ему божий голос, это не мешало Садоку всемерно поддерживать веру в высший смысл откровения Иана. По личному распоряжению первосвященника цадокиадов оно ежедневно переписывалось в каждом скриптории города, включая собственный, созданную на его деньги. Иан был нужен Садоку. Он снискал репутацию человека неподкупного, неразвращённого богатством, и ему верили. Заполучив его в союзники, цадокиады смогут упрочить своё влияние и власть в городе. И самому Иану, и всей его общине это тоже обернётся выгодой: цадокиады предоставят им возможности поистине неограниченные, введут в свой круг, поделятся привилегиями. Вместе перушимы и цадокиады возродят прежнее величие города, и сейчас момент, как никогда для этого подходящий. Об Бабиле снова заговорят, как о богатейшем городе, духовном и религиозном центре, сосредоточием сил небесных, городе высоких искусств, наук и просвещения.
Всё это Кафа Садок и сказал Иану.
- Что ж, - изрёк Перушим, грузно подымаясь с ложа и расправляя одежды на тучном теле. – Две у нас общины и первосвященника тоже два, а храм один, и Господь один. Так забудем же разлады, брат мой Кафа, и будем служить на благо города во имя Господа вместе. Но власть земную оставь себе. Духовная власть мне лишь нужна. А ты братьев моих накорми, как делаешь – и будет лучшее, что ты можешь для меня сделать.
- Благослови тебя Господь в мудрости твоей, Иан!
Садок поднялся следом и с почтением и рвением поцеловал у Перушима старческую руку.
- Прошу, владыка, отпусти мне грехи мои, - страстно попросил Кафа. – Ты равен мне, и только к тебе могу я с этим обратиться.
- Кафа Садок, первосвященник Бабиля, покайся в грехах своих, и да смилостивится Господь наш над тобою, - проговорил Иан и поцеловал цадокиада, некогда злейшего врага своего, в голову.
***
Каждое утро Евагора выходила из грота и гуляла вдоль долгой полосы рокочущего побережья. Почему она осталась? Не оттого ли, что любила это море гораздо больше, чем проклятый веками город, великий, белый город, заброшенный в объятиях пустыни? Не должно было быть так. Море – лишь их часть, а Бог призвал их для города. Евагора размышляла, глядя на сверкающее бесконечно-серебристое полотно морских вод, нет ли тут её греха, единственного, доступного музам.
Но и здесь жили люди, которые нуждались в ней. Деревня Эвей-Демаре, что у моря, существовала столь же давно, как и город Салим. Наперекор своему же правилу не покидать грот с хранимой чашей и не уходить далеко по побережью, она сойдёт к жителям этой деревни. Они очень просили её об этом. Им нужно увидеть ту, которую они ждали столько лет.
Сегодня. Сегодня на закате она придёт к ним, думала Евагора, наблюдая, как огненно-красное солнце покидает ложе моря, в котором оно проводило ночи в мирном сне, и, поднимаясь на глазах всё выше, окрашивалось золотом и раздаривало миру тепло и жизнь. Ещё только утро.
***