Страница 10 из 151
Он обхватил девушку за талию и притянул к себе. Дженни вздрогнула, почувствовав на своих губах прикосновение его губ — сухих и холодных.
— Что, на улице мороз? Ледяной совсем…
— Это легко поправимо, — пробормотал Бела, скользнув жадным ртом ниже, по подбородку девушки и шее. Дженни тихо рассмеялась.
Дверь распахнулась, в гримерную сунулся Ярнок и остановился на пороге.
Дженни инстинктивно отпрянула от артиста, тихо прошелестела: «Не буду мешать» и с хихиканьем убежала — Ярнок посторонился, пропуская ее.
— Это был чисто профессиональный осмотр, — пожал плечами Бела. — Она обнаружила трещину у меня на коже.
— Врешь в глаза, — вздохнул Ярнок. — Какие у тебя трещины…
Бела пожал плечами и снова повернулся к зеркалу.
— Хочешь правды? Можно правду. Тем более что мы это уже обсуждали. У тебя нет никаких прав на меня. Ни у кого из людей нет на меня никаких прав.
Ярнок помолчал, опустив глаза.
— То, что было ночью…
— Работа, — напомнил Бела. — На девяносто процентов работа, разве не так?
— Тогда о работе, — Ярнок тряхнул головой, в очередной раз решив отложить серьезный разговор на неопределенное будущее. — Идем со мной. Сможешь спеть что-нибудь из этой пьесы Хоффенбергу? Мне он не верит.
— Прямо сейчас? — удивился Бела.
— Почему бы нет? В репетициях перерыв, а он как раз в репетиционном зале и готов слушать. Ты ведь вспомнишь какой-нибудь номер?
— Разумеется. Идем.
— Я, так сказать, по определению не способен на моногамию, понимаешь? — объяснял Бела, идя по коридору рядом с Ярноком.
Несколько человек, уступая им дорогу в узком проходе, переглянулись с улыбкой: подобные рассуждения от него слышали не раз.
— Подумай сам. Если я буду пить только твою кровь, у тебя ее скоро не останется!
— Да, я помню, — слабо улыбнулся Ярнок. — Ты хочешь сказать, что вчера ночью…
— Ну а ты как думал, чем мы занимались?
— Полагаю, я бы заметил, — усмехнулся Ярнок и толкнул дверь репетиционного зала.
Хоффенберг и пианист стояли у рояля и изучали партитуру. Оба оглянулись на стук открывшейся двери, и при виде Белы Хоффенберг невольно скривился. Он всегда недолюбливал таких вот эффектных выскочек без должного образования. Чрезмерную же эксцентричность, по его мнению, могло оправдать лишь наличие таланта в равных пропорциях, однако директор театра не был уверен, что у этого парня действительно такие уж выдающиеся способности.
— Добрый день! — лучезарно улыбнулся Бела, пианист пожал ему руку, а Хоффенберг сумрачно бросил:
— Что за мода пошла по полдня дрыхнуть! Ты бы еще по окончании репетиций явился. Начинайте же.
— Мое присутствие с утра не требовалось, — мягко напомнил Бела, мгновенно выудил из пачки разрозненных листков нужный и протянул пианисту: — Вот это, пожалуйста.
Несколько танцоров, обсуждавших что-то в стороне, с любопытством уставились на Белу, предвидя нечто интересное.
Хрустальный тенор мгновенно заполнил всякое видавший репетиционный зал, и в просторных стенах его зазвучала стилизация под старинную венгерскую песню. Трудно было ожидать от самоуверенного мальчишки, которому многие прочили звездную карьеру на один сезон, той нежности и любви, что вплетались в тонкую ткань музыки.
— И откуда это в нем? Зараза, — проворчал Хоффенберг и посмотрел на сидящего рядом Ярнока. Тот глядел на Белу влюбленными повлажневшими глазами и, очевидно, пребывал уже не в старом зале, за десятки лет впитавшем в свою особую атмосферу пот сотен молодых тел и отзвуки тысяч споров и ссор, а где-то там, в северных отрогах Карпат, в деревнях с непроизносимыми названиями, где до сих пор можно наткнуться на поглощенные землей обломки турецких сабель и записанные на каких-нибудь звериных шкурках грамоты с архаичными законами забытых правителей…
Меланхолическая мелодия плавно ускорилась и сменилась четким ритмом чардаша. Прекрасный тенор смолк, Бела тряхнул белокурой головой, хлопнул в ладоши и закружился, взмахивая длинными руками, притоптывая высокими каблуками танцевальных испанских полусапожек, которые всегда носил на репетициях. Застыв на мгновение, он поманил к себе одну из танцовщиц, та вспыхнула, вскочила со скамьи и, подбежав к артисту, легко включилась в танец, следуя умелым, уверенным движениям его гибкого, сильного тела. Остальные уже увлеченно отбивали ладонями ритм, обмениваясь восторженными взглядами. В приоткрытую дверь заходило украдкой всё больше народа и замирало у входа в тихом очаровании.
С последним тактом девушка упала Беле в объятья, и оба застыли изящной композицией, тяжело дыша, раскрасневшиеся и взъерошенные.
— Конец первого акта, — хрипло объявил Бела и сильно выдохнул.
Танцовщица машинально протянула руку — убрать с его лба прилипшую прядь, но молодой артист легко увернулся и сам быстро поправил прическу.
В зале долго еще не стихали аплодисменты. Хоффенберг тоже пару раз хлопнул в ладоши, качая головой.
— И что это было? — кислым тоном поинтересовался он. — Вы и хореографией успели за ночь заняться, или это танцуют испокон веков в вашем… как его? Абендберге?
— Не знаю, я там не был, — улыбнулся Бела, отирая лицо платком, обшитым крупным кружевом (Хоффенберга передернуло). — Просто наитие. Чардаш. — Он пожал плечами и снова улыбнулся.
— Вот видишь, — Ярнок дернул Хоффенберга за рукав. — Я тебе говорил, что это может быть хорошее шоу.