Страница 50 из 109
Наши дни. События, как я их представлял во время рассказа следователя Грачёва.
Фёдор Чудов, сидя в одиночной камере тюрьмы и дожидаясь казни, не раз вспоминал о причинах своего провала. Нет, себя он не винил. Ему и в голову не приходило, что всё произошло из-за его излишней самоуверенности, из-за того, что он просто-напросто зарвался. Причины своих неудач он всегда искал в других.
План побега, составленный Фёдором и вором «в законе» по кличке Халва, воплотились в жизнь. В один из тёплых летних дней в колонии вспыхнул мятеж. Пользуясь общей неразберихой, небольшая группа заключённых взяла в заложники нескольких охранников, забрала у них ключи и оружие, после чего вырвалась во внутренний двор тюрьмы. Там беглецы запрыгнули в хлебовозку, доставлявшую в колонию провизию, и уже на машине, поблёскивающей на солнце зелёными боками, беспрепятственно выехали за ворота. Пока хватало горючего, мчались по измочаленным ливнями дорогам, разбрасывая по обочине серые брызги и комья грязи, всё дальше удаляясь от ненавистных тюремных стен, колючей проволоки и сторожевых вышек. Когда стрелка бензобака упёрлась в нулевую отметку, а грузовик начал подёргиваться и глохнуть, его бросили.
- Что с заложниками будем делать? – поинтересовался Федя.
- Пускай живут, - сплюнув на землю, ответил Халва, и посмотрел сквозь прищуренные веки на плотные заросли сибирского кедра.
Пленников раздели ещё по дороге, и теперь они лежали в кузове «буханки»: со связанными руками и ногами, в одном исподнем. Беглецы, как было обговорено заранее, разделились на группы по два-три человека, и каждая двинулась своей дорогой. Фёдор предпочёл идти в одиночку.
Вот уже четвертые сутки он брёл по глухой тайге, уходя от погони. Его обложили, будто дикого зверя, хотя он не раз сбивал со следа поисковых собак, перебираясь через стремительные реки и лесные ручьи. От укусов бесчисленного крылатого гнуса лицо и руки распухли, покрывшись кровавыми язвами. Он уже едва видел через узкие лиловые щёлки, в которые превратились его глаза и однажды, не заметив опасности, угодил в топкое болото. Боролся отчаянно, цепляясь за стебли рогоза и осоки, разрезая в кровь пальцы и вопя от ужаса. Когда ощутил под собой твёрдую почву, силы оставили окончательно. Его долго лихорадило и рвало гнилой болотной жижей, и только после этого наступило некоторое облегчение. Сорвав губами несколько ягод клюквы, он уткнулся лицом в прохладный мох и уснул.
Когда очнулся, долго не мог подняться и просто лежал, глядя на вспененный облаками кусок голубого неба, в обрамлении мохнатых еловых макушек. Во рту всё еще стоял отвратительный привкус тины, от которого временами накатывали приступы тошноты, а всё тело будто отмолотили резиновыми дубинками – так оно ныло.
Между тем на тайгу спускались сумерки. Фёдор с трудом оторвал от земли голову и посмотрел вокруг. Неподалёку виднелись заросли осинника и потемневшие от времени старые ели. Ветви их напоминали длинные жерди, на которые развесили сушиться пучки мокрых спутанных водорослей. Нужно было развести огонь – без него можно легко сделаться пищей для медведя или злобной волчьей стаи. Да и обсохнуть не мешало бы. В вещмешке Фёдора имелось всё необходимое для выживания: спички, которые он сделал непромокаемыми, вымочив в скипидаре; моток тонкой капроновой веревки; две иголки с нитками; самодельный нож; две жестяные банки с тушёнкой и фляга, которую он пополнял из лесных ручьёв.
- Ничего, - хриплым голосом обратился он к невидимому собеседнику, перематывая тряпками порезанные о траву пальцы, - прорвёмся.
У подножия невысокой горы отыскал место, вполне годящееся для ночлега. Кроны деревьев образовывали здесь плотный навес, а из земли проступала ровная каменистая гряда, так что можно было смело разводить костёр и не опасаться, что его заметят с поискового вертолёта. Пока собирал валежник и ломал сухостой, кривясь от боли в пальцах, вечерняя тьма стремительно сгущалась, наполняясь шорохами и голосами зверей. Фёдор разжёг огонь, снял с себя арестантскую одежду, хорошенько встряхнул и развесил сушиться на ветках. Переоделся в комплект, снятый с надзирателя, и почувствовал себя гораздо лучше. «Как в тюрьме» - удовлетворённо подумал он. Вскрыл ножом банку тушёнки, подогрел, подержав над пламенем, и с жадностью съел половину. «Через пару дней жрачка закончится, - отрешённо подумал он, - и тогда придется что-то придумывать». В ягодах и грибах он почти не разбирался и боялся отравления. Оставалось надеяться, что скоро он окончательно оторвется от погони, и тогда появится время на охоту и рыбалку. Для этих целей имелась веревка, которую можно было использовать для изготовления силков и рыболовной лески.
От костра поднимались приятные потоки тепла, и Фёдор, отчасти утолив мучивший его голод, начал потихоньку погружаться в заманчивые и ласковые воды сновидений.
Проснулся он от неясного чувства тревоги: показалось, будто совсем близко пролетел вертолет. Фёдор открыл глаза и поёжился от холода: костёр уже прогорел, и там, где ещё недавно плясали языки пламени, тусклыми самоцветами переливались угли. Беглец подул на них, и вокруг почерневших головешек обвились бледные, дрожащие змейки пламени, а к верхушкам елей взметнулись хлопья белесого пепла. Подбросив в костёр несколько сухих веток, Федя некоторое время наблюдал, как весело разгорается огонь. Потрогал развешенную на ветвях арестантскую робу и, убедившись, что та почти высохла, отряхнул от песка и не спеша уложил в вещмешок. Что-то до сих пор тревожило его, заставляя прислушиваться к ночным звукам, но кроме тихого потрескивания костра и одинокого крика птицы ничто не нарушало мертвенного безмолвия.
«Погоня отстала, - успокаивая себя, подумал беглый зэк. – Да и какой дурак станет искать меня ночью?» И всё же интуиция подсказывала - поблизости может таиться смертельная опасность. Федя был не из тех, кто верил в возможность исчезновения проблем, если перестать о них думать, поэтому бросил в костёр оставшиеся дрова и незаметным движением вытащил нож. Огонь тут же принялся лизать смолистые поленья, выбрасывая вверх светящиеся искорки, и от этого давящие стены темноты немного расступились. Дышать стало как будто легче. Ничто не говорило об опасности, но Фёдор ощущал её всей кожей. Воздух вокруг словно наэлектризовался, отчего на голове и руках неприятно шевельнулись волосы. Ему померещилось, что рядом притаился чужак, который пристально наблюдает за ним, пользуясь темнотой. Некоторое время Фёдор сидел неподвижно, но глаза его напряжённо обшаривали стволы деревьев и заросли можжевельника. Он сконцентрировался, готовясь при необходимости мгновенно разжать напружиненные мышцы и дать отпор неведомому врагу - будь он хищным зверем или человеком. Секунды складывались в минуты, но ничего не происходило: по-прежнему вокруг висела давящая тишина. Воздух будто сгустился и застыл: ни дуновения ветерка, ни шороха травинки – только пляски теней среди отблесков потрескивающего костра. Долго в таком напряжённом состоянии Фёдор находиться не мог, начал терять концентрацию и вскоре дал своим страхам задний ход. «Наверно, я слишком устал, - подумал он, с удовольствием пошевелив затёкшими конечностями, - вот мне и мерещится всякое. Правильно говорят: у страха глаза велики».