Дыхание Велеса

Видимо, он сказал это, не подумав, а когда до него дошло, то чуть не поперхнулся. Однако, было уже поздно.

- Не понял, - прогудел его компаньон, краснея оттопыренными ушами, - а ты что, видел её в таком одеянии?

- Нет, что ты! – начал оправдываться первый, виновато улыбаясь. – Я имел в виду только её лицо.

После короткой, но наполненной эмоциями беседы, оба посетителя принялись разыскивать художника.

- Это вы автор картины?

Сдержанно-ледяной тон, с которым ко мне обращались, и пристальный, бритвенно-острый взгляд, вызвали внутри меня некоторое раздражение. Виновным я себя не считал, поэтому мне не понравилось, что кто-то думает иначе. Пришлось немало потрудиться, чтобы объяснить ревнивцу – эту женщину я никогда не видел, тем более полуобнаженной.

- Она является плодом моего воображения, - говорил я, стараясь придать своему голосу чуточку мягкости. - Больного? Ну да, хорошо, пусть будет больного. К тому же, мало ли на свете похожих друг на друга людей? Уверяю вас - это просто недоразумение.

Мне показалось, что «муж» танцовщицы не сильно-то мне поверил. Наверняка, для его негодования имелись совсем иные, скрытые причины, о которых я мог только догадываться. Мой рисунок вполне мог о них напомнить, задев, так сказать, душевные раны. Конечно, я не придумывал красивую женщину, ставшую героиней моей картины, но признаваться в этом явно не стоило. Она повстречалась мне возле универмага "Галина", и даже не подозревала, что я долгое время наблюдал за ней сквозь стекло витрины. «Вот ведь как бывает» - удивлённо думал я, провожая взглядом ее раздосадованного мужа.

Признаться - тогда эта история меня несколько огорчила, поэтому я решил искать натурщиц где-нибудь подальше от города. Каждое утро я приезжал на железнодорожную станцию, оставлял на стоянке машину (да-да, тот самый Шевроле-Ланос), и дальше ехал на электричке.

Сейчас я наблюдал, как на Пензу опускается ночь. Звуки отдалились и сделались намного тише. Мне нравилось выходить в такое время на улицу и смотреть на пустынный перекрёсток, освещённый грустным ссутулившимся фонарём. Вокруг него, в неровном жёлтом свете, беспокойно кружились ночные бабочки, походившие на вылетавшие из костра угольки. Монотонно гудели электрические провода, а о железный плафон ударялись мягкие шуршащие крылья - пожалуй, это были единственные звуки, нарушавшие безмолвие улицы. Над перекрестком простёрлось тёмное небо, засеянное просом белых звёзд, и мне казалось, что только в такие минуты оно способно услышать мой голос и почувствовать моё необъяснимое одиночество. Завтра наступит новое утро, и улица, потянувшись телом асфальтовой дороги, проснётся. День, словно набирающий ход локомотив, врежется всей своей многотонной массой в зыбкую тишину рассвета, расшвыряет её по тротуарам и проспектам - тогда пазл ночи окончательно рассыплется, и его фрагменты затеряются в людской суете.

Я закрыл глаза, сделал медленный вдох и попытался вспомнить нашу автобусную остановку. Там, в недавнем прошлом, в маленьком городе с названием Котов, я снова видел Аннику. Она не спеша приближалась ко мне и в каждом её движении ощущалась какая-то особая, благородная стать. Княгиня! Нет - королева! Я мучительно удерживал в памяти осеннее солнце, отражавшееся в прозрачных лужах, но с появлением девушки оно почему-то начинало меркнуть, и на землю опускались сумерки. Я пытался рассмотреть Ее лицо, но оно вдруг делалось изменчивым, смазанным - по его контурам будто по очереди проходили карандашом и ластиком. Иногда оно обретало звериные черты, и тогда в Её глазах начинала кипеть ярость и злость. Она боролась с собой, но в конце концов зверь побеждал, вырывался наружу, и тогда передо мной оказывалась огромная белая волчица. Она жаждала моей крови, и я вздрагивал, словно от электрического разряда.

Так происходило всегда, когда я брал с полки беличью кисточку и пытался написать портрет Анники. И сегодняшняя ночь не стала исключением. Мне никак не удавалось уловить взгляд этой девушки, её улыбку, выражение лица.