Страница 47 из 62
На жизненном пути почти у каждого встречаются как мелкие неудачи, так и крупные проигрыши; ваши недруги, которым каждое злодеяние в вашу сторону только в радость, с упоением будут наблюдать за тем, как вы падаете духом. К счастью, такие моменты не слишком долго задерживаются в памяти, и со временем мы опять приходим в себя, с гордо поднятой головой двигаясь к новым свершениям. Но, к сожалению, не всё преодолевается так легко, и время способно вылечить далеко не каждое злосчастие. Ничто не способно врезаться в память так, как предательство. Предательство, содеянное самым близким, дорогим человеком. Ещё вчера он был тем, кому можно было бы подарить себя без остатка, привязавшись всей душой и сердцем; эти чувства, словно сладчайший сироп, обволакивают всё изнутри, и, кажется, нет больше ничего в мире чудесней этих ощущений. И чем больше раскрывается сердце перед предметом воздыхания, тем больше оно подвергается риску. Риску, что в один момент оно будет разбито на мелкие кусочки…
Роберта Куинси была из тех, кого удача всё-таки решила обойти стороной, уготовав не самую лучшую участь. Она безумно любила Фредерика Винслоу и теперь невыносимо страдала. Казалось бы, от девушки осталась всего лишь одна оболочка, бледная, безжизненная; внутри же воцарилась пугающая пустота, которая, словно разрастаясь, больно давила на бедняжку. С каждым днём её муки только усиливались, и как бы она не пыталась с этим бороться, у неё ничего не получалось. Каждую ночь она беззвучно рыдала в подушку, и лишь под самое утро, изнеможённая и измученная, она ненадолго засыпала. Её лицо было бледнее полотна, а глаза едва ли видели: от рыданий кожа вокруг них опухла, что заметно утрудняло зрение. Никто не мог повлиять на несчастную: ни дядя Артур, ни заботливая Одетт. Даже врач, которого они не раз вызывали, надеясь на чудо, в недоумении разводил руками, ибо никакие лекарства не способны полностью излечить душевные раны.
В эту прохладную сентябрьскую ночь Роберте снова не спалось. В голову лезли гнетущие мысли; с каждым днём девушка понимала, что уже не в силах от них избавиться. Они лишь усугубляли её моральное состояние, делая её жалкое существование невыносимым. Берта понимала, что это навсегда. Её всегда будут мучить воспоминания о Фредерике Винслоу, причиняя адскую боль и невыносимые страдания, и с этим уже ничего невозможно поделать. Кроме одного.
Берта, тяжело вздохнув, села в кровати, свесив ноги. Её жизнь только наладилась! Она нашла своего родственника, обрела работу, дом. Но всё, за что ни возьмись, вело к одному человеку и было связано с ним цепочкой воспоминаний, которую, увы, уже не оборвать…
Мисс Куинси, встав с кровати, медленно поковыляла к выходу, на цыпочках она выскользнула из комнаты и направилась вниз, в гардеробную. Набросив на себя твидовое пальто, она в одной ночной рубашке вышла на улицу и, ёжась от пронзающего ветра, поковыляла вдоль по улице. Кажется, Берта уже для себя решила, что будет делать: она знала единственный выход из сложившейся ситуации и спешила поскорей им воспользоваться раз и навсегда…
На берегу не было ни единой живой души; гробовую тишину лишь изредка нарушал свист ветра и шум солёных волн, разбивающихся о бетонный выступ причала. Берта, вдохнув свежий морской воздух, ступила на край, умоляюще вскинув взгляд к небу.
— Возможно, там, где-то далеко, когда мы смотрим на них, кто-то смотрит на нас, — повторяя однажды произнесённые Фредом слова, пробормотала девушка, сложив крест-накрест руки перед собой. — Смотри внимательно на небо, и ты увидишь, как твоя звезда, ярко вспыхнув, померкнет, навсегда исчезнув в кромешной тьме ночного неба…
Берта опустила голову: теперь она смотрела вниз на бушующие пенящиеся волны. Эти волны напоминали ей ту самую грань между кипучей жизнью и безгранным, бесконечным спокойствием, которое можно приобрести, лишь покинув этот бренный мир. Спокойствием, которое способно навсегда лишить её страданий и боли. Там, под бурлящими волнами, гонимыми ветром и тут же разбивающимися о бетон, словно чьи-то разрушенные мечты, не было ничего, кроме беспросветной темноты, спокойствия и холода.
Ступив на самый краешек, Роберта пошатнулась. Прохладный ветер развевал её белоснежную рубашку, словно флаг, свидетельствующий о поражении. Она сдалась. Она больше не в силах бороться, ибо эта борьба напрочь лишена смысла. Она уже не в силах терпеть боль, разъедающую её изнутри. Берта была уверена только в одном: она готова перешагнуть ту самую грань; ещё раз вскинув взгляд к небу, она тяжело вздохнула.
— Прости меня…
— Роберта!!!
В это мгновение девушка больше ничего и никого не слышала: она приняла твёрдое решение и менять его не намеривалась. Оттолкнувшись от выступа, она тряпичной куклой устремилась вниз, тут же ударившись о холодную тёмную воду. Морская бездна поглощала её, будто принимая бедняжку к себе в царство, с которого больше нет обратной дороги. Берта чувствовала, как на смену холоду, леденящему её тело, приходит странное тепло; оно разливалось по жилам, тем временем как сердце стучало всё чаще и чаще. Сделав глубокий рефлекторный вдох, девушка тут же почувствовала, как вода перекрывает вход воздуху в её лёгкие: в одно мгновение боль усилилась и тут же угасла; вместе с ней исчезли мысли и рассудок, оставив лишь одну чёрную пустоту, пустоту, которую уже невозможно было почувствовать… Вот оно, вечное спокойствие души. Души, которой уже нет места в этом мире.
Это забвение могло бы продолжаться целую вечность. Но, как это бывает, некоторым вещам просто не суждено вот так вот сбыться. Роберта Куинси была мертва. Бледнее полотна, мокрая, она лежала на сырой земле и не подавала никаких признаков жизни. Кто-то, сложив пальцы рук в замок, со всей силы надавил на грудь девушки, но безрезультатно. С растрёпанных волос спасителя то и дело капала вода; он весь промок до нитки, но в этот момент ему до этого не было абсолютно никакого дела.
— Чёрт!
Не теряя надежды, молодой человек не прекращал попытки оживить мисс Куинси. Со всей силы в очередной раз надавив ей на грудь, он радостно улыбнулся: Роберта, сделав вдох, тут же закашлялась, выплёвывая воду. Она не понимала, что происходит: открыв глаза, она увидела перед собой мистера Маккоя, сидевшего на коленях.
— О, Слава небесам! — вскинув руки кверху, протараторил он, тут же обратив взволнованный взгляд на озябшую Куинси. — Какого, простите, лешего?! У меня едва душа в пятки не ушла, когда я увидел ваш силуэт вдалеке! Зачем? Зачем вы это задумали? Это ведь грешно, и вы бы непременно попали в ад после этого. Вы меня слышите?!
— Мистер Маккой, наверное, даже в аду не так плохо по сравнению с тем, что я сейчас чувствую, — осипшим голосом пробормотала Берта. — Зачем… Зачем вы меня спасли?
— Не глупите, мисс Куинси, жизнь слишком длинная, — накинув на неё своё длинное тёплое пальто, ответил Кристофер. — Со временем всё стирается из памяти, и тем более… У вас есть родные. Вы представили, какую травму бы получил Артур, узнав, что его племянницы больше нет? Вам разве не жаль его? Вы эгоистка, Куинси, подумайте над этим и наконец-то возьмите себя в руки! Пусть пройдёт год, два, и всё приутихнет… А там, глядите, и человека достойного встретите. Всё ещё впереди, и не стоит вот так сразу бросаться в такие крайности!
Берта, приподняв голову, пронзила взглядом мистера Маккоя: этот взгляд был напрочь лишён надежды на светлое будущее. Возможно, со временем ей бы удалось вычеркнуть из памяти имя этого человека, но было одно но: кое-что теперь будет всегда служить напоминанием о Фреде Винслоу, и об этом девушка узнала совсем недавно…
— Мне кажется, уже слишком поздно, — едва слышно промолвила она. — Меня больше никто и никогда не возьмёт замуж.
— Мисс Куинси, да что вы такое говорите? Я, кажется, понимаю, о чём вы… Но, я думаю, здесь с этим не так строго, как в Англии, и вам не стоит переживать по этому поводу.
— Вы меня не поняли, — строго отрезала Берта, тут же отворачивая голову: на глаза опять наворачивались слёзы, и она не в силах была их больше удержать. — Кажется… Кажется, у меня будет ребёнок, мистер Маккой…