Страница 5 из 116
– Чё зенки пялишь, корова! – пьяный окрик вмиг разрушил веселье. – Дай пройти! Стала на полдороги!
Вечный пьяница Рурюк толкнул так, что я чуть не упала: и от удара, и от винно-чесночного духа, от которого стало трудно дышать. Спорить с пьяным, бесполезно. Но гном не выдержал, привстал на цыпочки и глянул в нашу сторону через плечо Грумы.
Я кивнула ему в знак приветствия, отходя подальше от пьянчуги. Флюн кивнул в ответ и направился к нам, хоть жена и попробовала удержать его за широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой. Гном лишь аккуратно убрал её руку. Грума бросила на меня ненавидящий взгляд.
– Эй, бродяга, стой! – зычным басом окликнул пьяного Флюн.
Тот подпрыгнул на месте от неожиданности и громко икнул. Гном приблизился и схватил за низ рубахи так, что та затрещала, грозясь оставить несчастного пьяницу без оной.
– Ты оскорбил девушку, извинись!
Кто-то подленько хихикнул, выходя из дверей станции. К Горпине не ходи – Лавр собственной персоной. «Несостоявшийся женишок нарисовался», – пронеслось в голове. Что он тут забыл? Пришёл поиздеваться?
– Да какая она девушка? – снова гаденько захихикал Лавр.
Гомон на станции умолк, я сжимала кулаки от гнева, жалея, что верная скалка осталась в дорожной сумке. Эх, как бы она сейчас пригодилась! Я уже приготовилась выплеснуть в лицо этому кудрявому козлёнку всю накопившуюся злость, что рвалась наружу, но меня опередил эльф.
– Вы не в праве так разговаривать с добропорядочной жительницей Курчавого. Немедленно извинитесь!
Я онемела от такого поворота событий. Пьянчуга икал, а Лавр ухмылялся.
– И не подумаю, – с сарказмом выпалил бывший жених. – Почему это я должен за правду извиняться?
– Ах ты сволочь! – Я не выдержала и кинулась на него с кулаками. Лавр не успел увернуться, и кулак заехал ему прямёхонько в глаз.
– Ой! – вскрикнул бывший и схватился ладонями за лицо
Легче не стало. Хотелось эту наглую морду запинать ногами. Я украдкой взглянула на эльфа, который удивлённо вскинул брови и покачал головой.
– Леди, я всё понимаю, но такие вопросы нужно решать со своим женихом наедине. Не стоит это выносить на люди.
– Он мне больше не жених! – зло прошипела я.
Пьянчуга, видя такой разворот событий, быстро произнёс заплетающимся языком:
– Ивзините, ик! Звинините, ик! Из-зви-ните, о! – меня, ик!
Я кивнула Флюну, чтобы он отпустил бедолагу. Для него и так утро удалось. Гном разжал стальную хватку, Грума хмыкнула и отвернулась, сделав вид, что её совершенно не интересует происходящее. В это время из здания станции вышел отец. Он мгновенно оценил ситуацию и с мрачным выражением лица подошёл к нам с Лавром, который сидел на земле и скулил, закрывая ладонью пол-лица. Глаза отца смеялись, но он, напустив на себя грозный вид, сказал:
– Если я тебя ещё хоть раз увижу возле Руты – пеняй на себя! Убирайся, пока я для ровного счёта второй фингал не поставил.
Лавр поднялся. Вид у него был жалкий.
– Мне в Сытов нужно.
– Всем нужно, – сказала я. – Следующим дилижансом полетишь. Не будешь же ты распугивать сытовчан своим видом. Сходи к Горпине, пусть примочку продаст,
– расхохоталась я. – Заодно и на судьбу свою горькую пожалуешься
Лавр злобно посмотрел на меня здоровым глазом, второй, к моей радости, заплыл так, словно его ужалил шершень. А что? Я умею держать удар, а не только сковородку и скалку! Он сплюнул под ноги и процедил
– Я этого так не оставлю! Ты дорого заплатишь за эту выходку!
– Очень боюсь, – огрызнулась я.
Лавр поплёлся от станции вверх по дороге. Я с благодарностью посмотрела на эльфа, гнома и батю.
– Спасибо вам, – поблагодарила я их.
Эльф и гном кивнули, мол, благодарность принята. Люди на станции начали перешёптываться, услышав новость, что свадьбы не будет. Ситуацию спас вышедший на улицу смотритель.
– Прошу горожан пройти на посадку. Грифон-дилижанс отправляется через десять минут.
Отец вручил мне билет. Сердце учащённо забилось от восторга – моё место у окошка!
– Папка! – я повисла у бати на шее. – Спасибо!..
Отец нежно обнял меня и расцеловал в обе щёки.
– Береги себя, Рута. И помни, как только доедешь до тётки, сразу же пришли магоптица. Ты девушка взрослая. За себя постоять можешь, – улыбнулся батя, вспомнив недавнее происшествие. – Но Сытов – не Курчавое. Там разного люда хватает, как и нелюдей. Я не только о татях говорю. Ночью одна не ходи. Скалка не всегда может помочь. Не забывай нас. Присылай птица хоть раз в неделю. Да береги то, что перешло в наследство от бабушки. Посторонним людям не показывай. И деньги не трынькай на всякие финти-минти. Помни – ты у себя одна. И на помощь со стороны особо не рассчитывай. Никому нет дела до чужих бед и неприятностей.
– Спасибо, папочка, – чуть не всхлипывала я. – Обязательно буду присылать магоптиц. И ты тоже присылай, хорошо? И Ерошку в корчму возьми, он смышлёный, хоть и шалопай.
– Возьму, не переживай. Корчма – дело семейное. Ну, выше нос, рыжуля! И помни, тётка Пелагея – не злая.
– Помню, пап, она просто несчастная.
– Умница.
Батя помог мне сесть и пристегнуться. Сумку и корзину он поставил наверх, закрыв ящик для багажа, который находился над нашими головами. Маг-погонщик проверил билеты.
Я окинула взглядом пассажиров. Чета Хурлапых сидела напротив меня, но наискосок, у другой двери. Флюн – у окна, видимо, Грума боялась высоты. Рядом с ними – пожилой Стурс с внучками: двумя очаровательными девчушками восьми и девяти лет. Они поглядывали на пассажиров, тихонько хихикали и перешёптывались. Как раз напротив меня сидел тот самый эльф. Присмотрелась к нему и поняла, что ошиблась – вблизи ему было что-то около тридцати человеческих лет. Но я не разбираюсь в их возрасте, знаю одно – эльфы очень долго живут.
Он сидел очень ровно, расправив плечи и скрестив руки на груди. Мне тоже захотелось выпрямить спину, что я моментально сделала и тут же увидела, как грудь, хоть и не в облегающей блузке, выпятилась, а пуговка на груди предательски расстегнулась, демонстрируя бельё. Эльф тут же скользнул взглядом. Я сделала вид, что ничего не произошло, и тоже скрестила руки. Лёгкая улыбка заиграла в уголках его губ, но он отвёл взгляд, чтобы я могла спокойно застегнуть пуговицу.
Рядом со мной сидела молочница Зирфа, которая ехала в столицу продавать сыр. Ей было под пятьдесят. Очень худая и очень немногословная. Зато работа в её в руках спорилась. Зирфа делала наивкуснейший козий сыр в Курчавом, который с удовольствием покупали в Сытове.
Возле неё сидел сын пекаря – Босян, будущий маг-погодник. Он учился управлять стихиями, чтобы стать достойным преемником нашего мага. Пекарь очень гордился сыном и всякий раз в разговорах, когда речь заходила о детях, он с благоговением произносил имя Босяна и возлагал на него большие надежды.
Около сына пекаря сидели две послушницы храма Аргины, которые должны были в Сытове дать обет вечного молчания, дабы служить богине Всеобщего Света. Их тоненькие фигуры чуть облегали глухие серые платья с длинными рукавами. На головах послушниц красовались серые колпаки. После обета их сменят шляпы, поля которых скроют половину лица.
Последнее место у окна пустовало, но буквально за минуту до отправления грифон-дилижанса в карету впрыгнул коренастый мужчина в тёмном плаще с капюшоном, надвинутым так низко, что не было видно лица. Он быстро сел, пристегнулся и, не сбрасывая капюшон, отвернулся к окну. Маг-погонщик закрыл заклинаниями двери с обеих сторон кареты. Я успела махнуть отцу на прощание рукой.