Страница 40 из 60
«О! Надо же, - принялась совесть снова за меня, - тебе невыносимо! Гадюка ты подколодная, предательница, лицемерка с личиком куклы! Ты даже не женщина – в тебе нет ничего женственного! Ты притворщица, лгунья и дрянь! Твои сердце и душа настолько же чёрные, как и твои волосы! Ты насквозь прогнила, в тебе нет ничего светлого и чистого, искреннего и доброго. Ты уже так увязла в своём же собственном болоте лжи, что едва макушку видно. И не отрицай, ты сама прекрасно знаешь, что это правда. Я твоя совесть, зачем мне врать тебе? Я твоё истинное зеркало. Совершенно не то, в которое ты смотришься по утрам. Если бы в зеркале отражалось не твоё лицо, а твоя душа, поверь мне, милая, ты бы разбила своё зеркало и в ужасе убежала прочь!»
- Нет, я так больше не могу! С ума сойти можно! – я сердито смахнула набежавшую слезу. – Господи, прости меня…
Я истово перекрестилась, глядя пристально в небо, которое затягивали серые свинцовые тучи, закрывая солнце.
- Domine Iesu (О, милосердный Иисус), - начала я срывающимся голосом, - dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum (Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского), - я прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать рыдания, - omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent. Amen (и приведи на небо все души, особенно те, кто больше всего нуждаются в Твоём милосердии. Аминь). – последние строки молитвы об отпущении грехов я произносила, то и дело утирая слёзы с лица, а голос мой дрожал и прерывался от подступивших к горлу рыданий.
Закончив молиться, я поднялась с колен на подкашивающихся ногах, но, не переставая креститься.
- Прими и помилуй, Господь, мою душу грешную, прости мне грехи мои, - говорила я, как будто во сне, - в коих я раскаиваюсь… - с безысходным ужасом я посмотрела на холодную и манящую гладь небольшого водоёма, в котором отражалось небо, затянутое свинцово-серыми тучами.