Топь

Он умирал три с половиной сотни раз. Горел, истекал кровью, замерзал и захлёбывался дождевой водой вперемешку с землёй, не будучи в силах подняться. Его вколачивало молотом взрывной волны, терзало пулями, разрывало осколками. Огонь облизывал его торопливо и радостно, как пёс, дождавшийся хозяина. Холодная вода принимала его в объятья ласково и бережно, как мать – засыпающее дитя. Корневища сонных трав шевелили его волосы, как лёгкий летний ветерок, пока он погружался на самое дно, следя, как падают вверх, стремясь к солнцу, пузыри земли. Сияющий круг над ним всё уменьшался, шёл рябью, подёрнулся зеленоватой дымкой озёрного стекла, и время застыло.

Когда за плотинами стало некому следить, в низину пришла тёмная вода. Залила всё, отжившее раньше срока, утянула на дно, спеленала ледяными саванами течений. Не слушала, как бьются в силках золотые искры, как кипит, освобождаясь от оков плоти и сливаясь воедино, нерастраченная энергия. А потом под толщей вод родились новые солнца и поплыли к поверхности, подобно газовым пузырям. Новая жизнь началась с хлопком вытесненного воздуха. Мир вокруг стал другим.

Среди чахлых берёзок задирались к небу изъеденные пальцы зенитных орудий, прятались в жидком подлеске крошившиеся от старости кирпичные стены. Спали, оплетённые травами, чёрные тупоносые рыбы неразорвавшихся снарядов. Сливаясь с сухостоем, рыжела кое-где броня боевых машин, с их колёс, как шелушившаяся кожа, слезала резина. Людей больше не было, но войну это не остановило: теперь она велась на другом уровне бытия.

С того момента каждая новая смерть – будь то склёванное птицей зёрнышко или мелкая рыбёшка, проглоченная хищником – вносила новую смуту. Орды незримых созданий сходились в схватках над печальной затопленной равниной за единственный доступный им ресурс. Топь помнила, и он помнил битвы гигантов, от которых дрожала земля и шли приливные волны, за остаточную энергию издыхающей птицы, и кипящие свары малых низкоорганизованных, заставлявшие шептаться травы, за гусеницу, пожираемую муравьями.

– А потом наступил день, когда я осознал, что они такое, – он развёл руками. – Что так высоко на пищевую пирамиду не забирался никто. Они стали сверхпадальщиками, совершенными детритофагами, потому что после них от живого существа не оставалось ничего, даже души.

Его новая знакомая передёрнула плечами, бездумно накручивая на палец прядь вьющихся рыжих волос, прошлась по прозрачной глади бочага, вглядываясь, как медленно ворочаются в глубине бледные рыбы у проржавевшей танковой башни.

– И, что самое ужасное, я осознал сам себя. Что я ничем не отличался от них. И что я стану их жертвой, если не научусь маскироваться, – жалобно добавил он.

Ольга, наконец, отвлеклась от созерцания глубин, притопнула ногой – стекловидная поверхность не дала брызг и нисколько не поколебалась. В два широких шага Ольга оказалась рядом с ним. Взгляд её не предвещал ничего хорошего.

– Так, я что-то не поняла, падальщик недоделанный, – прошипела она. – Эт чё ваще такое? – она собрала волосы в хвост. – Меня чуть ли не под ноль обрили. Когда я успела так обрасти?

И это всё, что её интересует в данный момент? Он пожал плечами:

– Откуда мне знать? Может, у тебя такое самоощущение, которое не успело подстроиться под реальные изменения внешности, – ему пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы не добавить «невежественная эгоцентричная дева».

Собеседница и так была на взводе, и он сдержался от сомнительной тактичности обращений. Ольга смерила его подозрительным взглядом, потом ткнула рукой сначала себе под ноги, а потом в небо:

– А это тогда что за хрень?

Он посмотрел наверх, где через пасмурную дымку сочился белый фонарь солнца и, чуть ниже и левее, подмигивал через облачную муть второй, красноватый светоч.

– А, это? Это тогда звезда ещё рванула. Ничего особенного, но малообразованные религиозные фанатики посчитали иначе. Знаешь, некоторых людей ужасно раздражает, когда техника накрывается к чертям из-за этих...

– Да я не про небо, – раздражённо прервала его Ольга. – Я про всё это, – она широким жестом обвела окружающий унылый пейзаж. – Я, что, ласты склеила и не заметила?

– …космических лучей, – упрямо договорил он.

– Быть такого не может. От парочки переломов ещё никто не сдох.

– Да нет же…

– … По крайней мере, так быстро.

– Да послушай… – он подошёл на шаг ближе, встав чуть сбоку неё.

Это был очень недальновидный поступок.

– Или я отрубилась, и ты тушку мою бренную себе хапнул, а? – рявкнула Логунова, ткнув его локтем в рёбра. Она резко обернулась, посветлев лицом, когда увидела, что он согнулся. – Давай, возвращай меня в сознание, а то я из тебя тоже жертву сделаю, – пообещала она.

Он наугад принял другой облик. Не станет же она, в самом деле, бить беззащитного ребёнка?

– У-у-у…

Логунова подтащила жертву за косички ближе к себе. К их ногам поднялись любопытные рыбы, шаря бледными усами по внутренней поверхности зеркального стекла.

– Ты думаешь, я совсем тупая и боюсь мёртвых девочек? – прошипела она ему в лицо. – Да с ними куда легче справиться, чем с мёртвыми мужиками, – в подтверждение своих слов она встряхнула его за шиворот. Он попробовал сменить тактику. – И старушки давно не пугают. И злоупотребляющие фастфудом. И… фу, что это?.. метросексуалов я тоже не боюсь, неведомая штука.