Топь

Морозов тупо уставился в черноту направленного на него ствола. Затылком тоже ощущалось холодное железо. Он сглотнул.

– Ребят?

– Встал, медленно, – Толику отвесили пока деликатный пинок по почкам. – Руки чтоб мы видели.

Он отпустил бесполезный приклад, испачканный поблёскивающей на слабом свету жижей, посмотрел на свои ладони с кровавыми подковами-отпечатками зубов. В поле зрения упорно лез синюшный носогубный треугольник и запавший язык. Некоторые другие части лица трупа сохранились хуже. Интуиция молчала.

– Ребят, вы, что, подумали, это я тут сумасшедший? – с нервным смешком поинтересовался Морозов и, покачиваясь, поднялся на ноги. Конвой отхлынул от него как вода от брошенного камня, продолжив, впрочем, держать на прицеле. – Да это этот тут… вернулся сумасшедшим с болот… кидался на всех… дрался как идиот… как курица, хах!.. как зверь! – Толик поднял руки повыше, демонстрируя следы от укусов. – Это я всех спас, ребят.

Один из конвойных носком ботинка пнул тело одержимого, стараясь особо не приглядываться к деталям:

– Это он-то как зверь? А ты чем лучше, Морозов? Не думал, что можно так человека… – пробормотал он, отворачиваясь, потом мельком заглянул в проём двери, откуда шёл дым, привлёкший чёрного человека. – Этих тоже ты?

Чутьё говорило, он станет героем. Дело шло к тому, что он станет несправедливо осуждённым мучеником.

– Да нет же! – сорвавшимся голосом воскликнул Толик. – Он отвлёкся на них! Это был единственный шанс, понимаете, нет?

Шиза молчала. Лица, глядевшие на него со страхом, отвращением и гневом, казались незнакомыми. Как не напрягал память, Толик не мог вспомнить ни одного имени сослуживцев из конвоя.

Человек, который осматривал побоище, махнул рукой остальным:

– Давайте к лифту.

– Я с этим в лифте не поеду, – пискнул кто-то.