Страница 60 из 142
В глубине души он понимал, что месть ничего ему не даст, и все же он шел – обуреваемый именно этой жаждой. Жаждой вырезать чье-либо сердце, сжечь его до черного пепла так, чтобы не осталось и воспоминаний о людях, которые нарушили Равновесие в этом мире. Молодой чародей, только закончивший обучение, радостный мчался к родителям, но потом, когда понял, что Древнейшие пробудились, он оказался дома – в разрушенном и наполовину сожженном двухэтажном каменном особняке, щедро облитый кровью его родных.
Он стоял на пороге, не в силах пройти дальше, чувствуя запах сожженных вещей. Огонь еще горел где-то в глубине его дома, оставив после тошнотворный запах и тепло, которое не принесло ничего, кроме холода и дрожи. А позади него встали люди в красных балахонах. И их слова – с искренней веселой злобой, с нескрытым злорадством до сих пор звучали в голове у последнего из рода Энеар.
« Убирайся отсюда, паршивая овца! Запад больше тебе не дом, и не родина! Ты здесь никто и тебе больше нет ни имени, ни жизни! Убирайся или сдохни!»
Это сломало его.
Убирайся или сдохни.
Он ушел, а теперь возвращался, скалясь, и был похож на матерого зверя, несмотря на внешне хрупкое телосложение. Сильный и опытный маг скрывался в этом юноше с белыми волосами, и сейчас этот человек уверенно двигался вперед, обратно домой, и его глаза горели страшным злобным огнем. Выйдя из Обломков, он пообещал, пообещал сам себе, что лично вырежет каждого Обездоленного и Красного жреца, которого встретит. Если раньше он считал их за людей, которые просто выдумали себе божество, то теперь они были его врагами. Врагами его, его друзей, погибшей семьи, воспоминания о которой он сохранилнавсегда в сердце, а самое главное – его Бога.
Неизвестно почему, но родившись, Ллиарэс увидел не сияющего Велиата. Взору только что открытых детских глаз сначала предстало темное мрачное лицо Бога Мертвых – его кривая ухмылка, вроде как приглашающая вступить в этот мир, но с тем же предупреждающая, что ничто не вечно. Мелькнуло и исчезло. Затем он видел мать. Но первое лицо он запомнил на всю жизнь, и искренне верил, что это ему не померещилось…
Все жрецы сейчас, где бы они ни были, направлялись на Запад вместе со своим нехитрым, но богатым имуществом, и полчищами наемников из числа Обездоленных, которым пообещали, что те, после тысячи лет гонений, будут жить в замках и получат высокие титулы – каких не добивался еще никто. Может быть, они не лгали. Может быть, лгали. Ллиарэс не знал наверняка, но точно был уверен, что не позволит ни одному из красных еретиков и приблизиться к трону, на котором должен сидеть только Крылатый. Он станет ренегатом, он пойдет убивать на заказ, чтобы прокормиться, но он вырежет каждого, даже если его изгонят, и Лариат отнимет его же собственный дар.
Молодой колдун устало обхватил обеими руками тонкий мерзлый ствол дерева, опираясь на него грудью. Он прижался к коре щекой, вдыхая морозный горький запах. Прикосновение к природе, пусть даже такое незначительное, успокоило его, не дало вновь расплакаться от горькой потери, придало сил. Он двинулся дальше, протаптывая себе дорожку в мерзлом твердом снегу.
Как он и ожидал, когда стало смеркаться, жрецы и наемники не рискнули идти дальше в полной темноте и остановились у окраины леса. Как ни странно, они хорошо ориентировались в этой местности, или Ллиарэсу так просто показалось. Он оставил свой кинжал в Обломках Мира и был, можно сказать, безоружным, если не считать силу, которую давала ему его собственная кровь. Чародей, остановившись недалеко от света недавно разведенного костра, порылся в небольшой сумке, которую держал перекинутой через плечо и достал одну занимательную вещицу. Магический артефакт – он сделал себе небольшой металлический осколок, который в любую минуту мог разогреть до нужной температуры – обжечь им, вырезать что-либо, вычистить.
Маг порылся еще. Он нашел еще один осколок – на этот раз состоящий из обычного стекла. Широкий конец опасно сужался, будто смертоносный нож, поэтому маг спокойно сжал его в руке, благо он был в перчатках. Но даже если бы порезался, это было бы только на руку. Металлической вещью он провел тонкую полосу поперек запястья и опустил руку, позволяя крови медленно потечь, оставляя на снегу багровые капли и шагнул к огню.
Первыми он увидел жрецов – двое мужчин с губами, жирными от сытной еды, расположились совсем близко к огню, грели и без того теплые руки, а четверо наемников, сидели поодаль, взяв их в круг и, как бы оберегая от возможного нападения – мало ли что.
Ллиарэс усмехнулся, провел пальцами по липкой ладони, размазывая кровь, и прошептал несколько несложных для него слов, обращаясь к Богу Мертвых. И тот отозвался на просьбу, как и всегда.
Огонь костра взвыл, затрещал, завертелся вихрем, будто от ветра. Жрецам, которые сидели слишком близко, досталось больше всего – пламя опалило нежную кожу лицу и рук, спалило брови, ресницы и бородки, их волосы начали гореть и они, крича, попытались уткнуться лицами в промерзлый снег. Ллиарэс был спокоен. Он непоколебимо вступил на свет, открывая свое лицо. Наемники обернувшись, бросились на него втроем, с обнаженными кривыми саблями, но колдун, оказавшись хитрее, поднял руки, а затем резко опустил их. Трое наемников не бегу упали прямо лицами в снег, выронив сабли – один из них по неосторожности упал прямо на свое же оружие, и окровавленное лезвие пробило ему шею насквозь, а из его приоткрытого мерзлого рта текла кровь – в ночи не красная, а черная. Ллиарэс молчаливо сжал руки в кулаки. Люди закричали снова, пытаясь подняться со снега, который сейчас замерзал на коже, проникал в нее, сковывал лица, ладони – кровь медленно останавливалась. Когда крики наемников стихли, и они перестали дергаться, пытаясь вырваться из мерзлого снега, неотъемлемой частью которого стали, Ллиарэс обнажил стеклянный осколок и шагнул к двум оставшимся людям. Мужчины – физически сильнее и крупнее хрупкого юноши, страшно и отчаянно закричали. Один из них тот, что был помоложе, поднялся и попытался удрать, но ловкий маг, схватив его рукой за волосы, замахнулся осколком и со всей силы воткнул ему стекло в грудь, туда, где находилась впадинка ключицы. Оно вошло легко, будто там и не было кости. Человек захрипел, его тело импульсивно дернулось в предсмертной агонии, а молодой чародей разжал руку, которой сжимал его обгоревшие волосы. Еретик беспомощно рухнул на снег и больше не шевелился. Тот, что был постарше, даже не поднялся. Огонь спалил ему половину лица, одежду и часть шеи – кожа там была обнажена и опалена. Мужчина взглянул в лицо чародея, уже занесшего руку для удара, и прохрипел: