Страница 19 из 39
Ужас обуглившегося мёртвого лица и ужас переживания унизительного наказания, которое одновременно с болью и унижением пробуждало какие-то совершенно новые и неожиданные струны моей души: всё это соединялось в моём сознании в один бесконечный порыв в никуда.
Когда никого не было дома, я рассматривала в большом зеркале свои боевые рубцы и шрамы и они начинали казаться мне красивыми. Иногда я жестоко до крови царапала кожу щеткой для мытья посуды и растравляла боль - физическую и душевную. Затем я повторяла и репетировала свое унижение - медленно раздевалась, ложилась на живот и начинала неистово хлестать себя веником по растравленной коже - до тех пор, пока внутри меня не происходил сладкий и оглушающий, до сверкания в глазах, взрыв.
Это было время, когда умерших хоронили с оркестром. Играя во дворе и заслышав первые зловещие звуки похоронного марша, дети на мгновение замирали, а потом устремлялись по направлению к музыке смерти - из любопытства и чтобы продемонстрировать всем и самим себе собственное бесстрашие. Чтобы не показать слабость, я с колотящимся сердцем бежала вслед за остальными. Оседлав бетонный забор, мы наблюдали медленное движение процессии, вглядываясь в бледный лик очередного покойника. Я ерзала по забору и постепенно, вместе с ужасом, во мне начинало набухать то же самое чувство, которое заставляло меня в одиночестве повторять свою казнь. Иногда оно разрешалось облегчением, иногда нет. Ночью я воссоздавала в своей памяти происшедшее, и замирала от восхитительного ужаса.
***
Одноклассники обоего пола относились ко мне с презрительным недоумением - я была бедно и неряшливо одета, а на переменах, вместо того, чтобы делить с окружающими разговоры и игры, сидела за партой и читала взятые в библиотеке книги. Они переносили меня в другой мир, где моя личность бытийствовала исполнением самости.
Иногда я замечала вокруг себя какую-то возню; девочки с визгом устремлялись на свои места и сидели там, держа глухую оборону до самого звонка. Это мальчишки, сговорившись, внезапно начинали задирать нам юбки. Они достаточно рано стали проявлять интерес к нашим загадкам. Однажды мое уединение в уборной было грубо нарушено появившимся в запретном для него помещении мальчиком. Он, усмехаясь, рассматривал меня, и лишь когда я пригрозила, что пожалуюсь учительнице, исчез так же неожиданно, как появился. Вернувшись в класс, я обнаружила, что мой школьный ранец валяется в проходе между партами, украшенный неизвестно откуда взявшейся кучкой дерьма. Я вышла в коридор, ожидая, что учительница наведет в классе порядок и накажет хулиганов. Однако, после звонка, когда учительница зашла в класс, некоторое время оттуда раздавался громовой хохот, а затем установилась тишина. Видимо, начался урок, а я стояла у дверей, не зная, как поступить. Я простояла весь урок, а когда во время следующей перемены вернулась в класс, то обнаружила, что кучка никуда не делась - ее лишь деликатно сверху прикрыли бумажкой. Наверно, это сделала (в смысле - прикрыла сделанное кем-то) учительница. Мне ничего не оставалось, как самой взять ранец и отправиться отмывать его в туалет.
В школе моим соседом по парте был одно время отъявленный двоечник Генка. Однажды, когда я слушала урок, он знаком привлек мое внимание к тому, что вытворял, украдкой от окружающих, под столом: расстегнул штаны, и показывал мне смешной, покрасневший от стыда предмет. Я обругала его, но после жалела, что не решилась потрогать.
Я носила самое простое белье, а мечтала о красивом. Поэтому после уроков нередко отправлялась в микрорайон пятиэтажек и ходила там по дворам, рассматривая белье, оставленное сушиться на веревках. Увидев приглянувшуюся мне девчоночью или даже дамскую вещь, улучив момент, я хватала добычу, прятала ее под юбку и стремглав пускалась наутек. Часто меня сопровождали проклятия хозяйки белья, следившей за моими действиями с балкона. Затем, пристроившись где-нибудь за гаражами, примеряла похищенное, вертелась перед воображаемым зеркалом.
Перед занятиями физкультурой мы переодевались в небольшом тёмном полуподвальном помещении. Окно выходило в школьный двор и часто мы могли наблюдать прижавшиеся к стеклу радостные физиономии мальчишек. Когда это обнаруживалось, раздавался сигнальный визг. По этой причине девочки старались ускорить процесс переодевания и никогда не раздевались полностью. Однажды Жанна, раньше остальных начавшая курить и пользоваться косметикой девица, совершила свой маленький подвиг - неожиданно для всех разделась совсем. Раздались восхищённые возгласы - и наши и притаившихся за стеклом мальчишек. Покрасневшая виновница торжества, стараясь скрыть смущение, самодовольно улыбалась.
Конечно, я не рискнула отважиться на такое. Но весной меня неудержимо потянуло на окраину города, где дома незаметно переходили в заросшее бурьяном поле. Здесь раз в двое суток проходил московский поезд. Остановившись на расстоянии нескольких десятков метров от проносившихся на большой скорости вагонов, я с замиранием сердца повторяла то, что решилась проделать Жанна. Вот юбка задрана, под ней - интимность. Эту интимность я страстно хотела лишить таинственности, выставить на всеобщее обозрение. Иногда, в людном месте, я специально наклонялась так, чтобы случайные прохожие увидели то, что я хотела, чтобы они увидели. Летом, купаясь на речке, я уходила в заросли и выжимала от воды плавки, стараясь выбрать момент так, чтобы в безопасном отдалении находился кто-нибудь.