Русское ничто

***

Каким бы искренним ни был человек, порой он напоминает старика-поэта, прикованного к постели и совершенно забытого. Рассердившись на современников, он объявил, что не примет у себя дома ни одного из них. Его жена из милосердия время от времени выходила и звонила в дверь.

Невдалеке, над входом в тоннель метро, светится табло. Оно обозначает минуты и секунды, прошедшие с момента ухода последнего поезда. Никого нет. Станция удивительно пуста, ее освещает мерцающий, призрачный свет. Там, где должен быть выход, виднеется надпись: "Исхода нет". Я присел на скамейку и стал ждать утра - когда станция снова откроется, пойдут поезда и появятся первые пассажиры. Время тянулось непривычно медленно. Казалось, времени больше не стало. Но нет, табло над входом в тоннель отсчитывало совсем астрономические цифры. Я увидел, что сижу на станции уже больше недели... месяц... год. Я понял, что стал последним пассажиром, который вошел на эту станцию и больше никогда отсюда не выйду. Исхода нет. Я сидел на скамейке и ждал прибытия поезда, хотя ожидать было нечего. Ведь прошли уже десятки лет, а утро так и не наступило.

Когда я окончательно утратил всякую надежду, тяжелая рука опустилась на мое плечо. Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто стоит за моей спиной. - Встань и иди! - сурово сказал мой постоянный спутник, хранитель пустоты, Pankratus, однорукий старик, одетый в большие, нелепые ботинки и ватник. - Временение не длится вечно - вечна лишь одна пустота.

И тотчас же у выхода внезапно заработал эскалатор, одновременно вся станция осветилась ярким светом! Меня охватило ликование, сердце учащенно застучало. Я бросился к выходу и обнаружил, что эскалатор движется вниз, но он пуст. Я терпеливо ждал и наконец, далеко вверху показалась одинокая женщина. Она приветливо помахала рукой и стала медленно спускаться. Ближе к выходу с эскалатора незнакомка сделала несколько торопливых шагов и оказалась на ярко освещённой платформе. Её лицо становилось все более знакомым. Когда она подошла совсем близко, я понял, что это я.

Pankratus крепко взял меня за руку и нас поглотил тоннель. Мы пустились в путь по дороге, которая вела дальше цели. Шагая в темноте, я прислушался к себе: не было больше тоски и страха. Мы шли достаточно долго, фигура старика, несмотря на все мои усилия не отставать, постепенно удалялась и исчезла в неясном свете, мерцавшем в конце тоннеля. Свет становился ярче. Наконец, тоннель закончился и я очутился в тускло освещенном помещении, в котором за столами сидели люди. Подойдя к ближайшему столу, я обратился к беседовавшим за ним простолюдинам:

- Los señores venerables, ¿quisiera unirse a la conversación académica?

Я - ЭСТЕР

Ближе к выходу с эскалатора я сделала несколько шагов и скоро оказалась на ярко освещённой платформе. Внизу меня уже ждали.

Судьба всегда пристраивала меня в такие школы жизни, где я могла изучать причины сокрушительного поражения, постигающего каждого человека, будь он безвольным пловцом, неумело барахтающимся в болоте жизненной повседневности или, наоборот, как я сама, неистово устремляющимся неизвестно зачем и куда. В течение всей своей недолгой жизни я искала выход, но не там, где он должен быть, а там, где вход. Однажды в детстве мне приснился сон: как будто бы из космоса на нашу землю упал гигантский кусок кала и наступил конец света.

Я вспомнила себя, мне было тогда десять лет. Тогда я жила с родителями в полуразвалившемся доме на окраине студёного К-ска (мама, здесь заборы и горькие пьяницы! здесь ад!). По настоянию бабушки мне дали странное и режущее слух обитателям здешних мест имя - Эстер. Мой отец сильно пил и, будучи электриком, пьяный, залез на столб чинить провода. Вспышка и он мешком полетел вниз, глухо ударился о землю. Когда я вошла в комнату, на полу стоял чёрный гроб, внутренности которого были обиты девственно-белым. Отец лежал на кровати, и вместо лица у него было чёрное пятно. Его потом так и хоронили в открытом гробу и под музыку - в то время так было принято.

Спустя год мать привела в дом отчима, и они стали почти ежедневно пить. О моем существовании часто забывали. Я украдкой без спроса брала продукты из импровизированного холодильника, а когда из магазина возвращались родители, пряталась под столом или залезала в шкаф. Отчим сразу меня невзлюбил, и мать, чтобы угодить ему, постоянно унижала меня в его присутствии. Мои проступки записывали в тетрадь и наказывали раз в неделю в присутствии матери, а иногда и случайных собутыльников. Они усаживались за стол и начинали наслаждаться зрелищем, время от времени насмешливо комментируя происходящее. Заранее рыдая, я медленно раздевалась и ложилась лицом вниз на диван.

После первого удара я начинала пронзительно кричать, вертеться и молить о пощаде, но это лишь воодушевляло истязателей. Когда всё заканчивалось, я вскакивала и убегала в дровяной сарай. Там я строила планы мести, мечтая о том, как я буду в свою очередь мучить попавших в беспомощное положение родственников (в первую очередь, почему-то, мать) и как в последний момент великодушно прощу и спасу их.

Долгими зимними вечерами, когда мир за замёрзшими стёклами окон опускался в стылую ночь, я смотрела сквозь них - в никуда.

***