Страница 40 из 44
– Какие неожиданные события прошлого всплывают! – произнес граф Лунин, когда Елизавета Алексеевна закончила рассказ о своей прабабке. – Кто бы мог представить такие встречи. Меня удивляет также, почему люди, которым предсказали… скажем так, изменения в жизни не в лучшую сторону, не обратили внимания на предостережение.
– Может быть, потому, что они не поверили в него, как сделал бывший император Франции? – предположил граф Акусин.
– Что ж, господа, – задумчиво проговорила Наталья Андреевна, – по крайней мере, я теперь знаю, почему в салоне моей mammie говорили о мадам Ленорман шепотом и замолкали тотчас же, если ловили на себе сердитый взгляд графини. Видимо, ma grand-mère[1] считала мадам Ленорман исчадием ада, навлекшим беду на их семью.
В гостиной опять повисла пауза. Странные истории сегодняшнего вечера, рассказанные гостями и хозяевами салона, наводили на грустные мысли. Судьба играет людьми, испытывая их на прочность и искушая соблазнами. Они строят планы, готовясь к одному, а жизнь, как бы насмехаясь, преподносит людям совсем другое. Но как бы ни был суров твой жребий, никогда нельзя забывать о вере и надежде, ибо, по сути, это единственная опора и отрада для человеческой души на земле. И если человек теряет их, то уж тогда ему нечего делать в нашем грешном мире.
Внезапно размышления людей прервал храп дядюшки графини Орловой-Денисовой, дремавшего все это время под разговоры гостей и хозяев дома. Вздрогнув от неожиданности, все общество обернулось в сторону мирно спавшего человека.
– Ах, дядюшка, – вскричала Наталья Андреевна, брови которой сомкнулись на переносице от гнева. – Quel passage… Vous ferez peur à tous les visiteurs ainci[2].
– Матушка моя, помилуй, – проворчал дядюшка, не любивший, когда ему делали замечания, – я же бодрствовал, очей не сомкнул, а ты наговоры на меня, да еще и словами-то непонятными. Не разумею я по-французски, да и не хочу знать. Мы русские люди, а значит, и знать и говорить надобно по-русски.
– Дядюшка, голубчик, так время-то позднее. Шли бы вы уже спать, – вмешался в разговор Николай Васильевич, зная, с какой щепетильностью его супруга относится к этикету.
– А чего идти-то, когда и тут можно вздремнуть, – покачал головой дядюшка Натальи Андреевны. – Чай, матушка Наталья Андреевна не будет сильно гневаться.
Графиня Орлова-Денисова сердито поглядела на дальнего родственника, с недавних пор гостившего у них в доме, но промолчала. Манеры ее дядюшки были далеки от принятых в свете. Но он был настолько богат, что ему прощали все, даже такие странные выходки, как, например, покупка десяти лож в театре или катание на шестерке лошадей в компании танцовщиц Большого. Даже незнание французского языка, что в те времена считалось mauvais ton[3], не ставилось ему в укор. Будучи известным меценатом, дядюшка графини был желанным гостем в любом доме в Москве или в Санкт-Петербурге. Но только не в доме Натальи Андреевны, хотя именно здесь ему больше всего нравилось проводить время. Видя, что у племянницы гневливое настроение, он, кряхтя, ровно уселся в кресле и, сложив руки на животе, сказал:
– Ну, дремать я более не смогу, уж больно матушка сердита, тогда скажите, об чем вы тут глаголете?
– Мы, Прокопий Фомич, рассказывали разные истории, случившиеся в нашем отечестве в разные времена, – любезно ответил Николай Васильевич. В отличие от жены, он с теплотой относился к пожилому дядюшке, потому что видел в нем родственную душу.
– А-а, истории.., – протянул тот и, крякнув, продолжил: – Тогда дайте и мне поведать одну историю. Многие из вас знают ее, да ведома им не вся истина.
– Мы все внимательно слушаем вас, дядюшка, – тяжело вздохнула Наталья Андреевна, которой так и не удалось отправить родственника в спальню. Зная словоохотливость Прокопия Фомича, она приготовилась к длинному и детальному повествованию.
– Ну, тогда внимайте. История эта случилась давно, много воды утекло с тех времен... Да-а-а… Что власть только ни делает с людьми. На какую злобу ни идет… Кому не ведомо, что Императрица, голубушка Лизавета Петровна, дочь отца-батюшки Петра, тайно обвенчалась с Алексеем Разумовским, с простецом, сыном реестрового казака. Случилось это в 1742 годе под Москвой. Где именно? Молва то так говорит, то сяк. Одни утверждают, что в селе Перово, другие клянутся, что сие таинство произошло в церкви Воскресения, что в Барашах на Покровке – а только сам Господь Бог точно ведает.
– Возможно, но тем не менее есть документальное подтверждение, что тайное венчание произошло именно на Покровке, где они и провели брачную ночь в построенном дворце, принадлежащем на сей день князьям Трубецким, – вставил граф Акусин.
– Где это произошло, не столь важная вещь, – хмыкнул дядюшка Натальи Андреевны. – А то важно, что в этом браке родились дочь и сын Лизаветы Петровны.
– Что? – изумился князь Безбородский. – Как такое возможно? Вы, видно, что-то напутали, граф. После Императрицы Елизаветы не осталось потомков, иначе прямые наследники Петра заняли бы престол.
– Батюшка мой, – сердито глянул на него Прокопий Фомич, – не извольте перебивать меня. Ведаю я лучше, так по тому и рассказываю.