Страница 26 из 44
– Раскрасавица моя, не стоит так переживать. Долго еще муженек будет рядом, я врать не стану. Да вот только если к азартным играм будет воздержан, то и здоровье будет, и мир в семье.
– Ты уверена? – хватаясь за ее слова, как утопающий за соломинку, спросила я. – Может, чего не досмотрела? Могу ли я тебе верить?
– Так я и на картах могу вам, красавица, погадать, да только ответ будет тот же: выздоровеет ваш муж недельки через две. Пройдет хворь, отступит, дава тукэ миро лаф[14].
– Но откуда ты знаешь? – допытывалась я, почти уже полностью успокоившись.
– Предчувствую, барыня, – просто ответила цыганка, беря опять в руки гитару и начиная перебирать пальцами струны. – Не могу сказать вам, как да почему, но я могу увидеть будущее так явно, что иногда и сама этого пугаюсь. Трудно жить с подобным даром.
– И твои предсказания часто сбываются? – все допытывалась я, охваченная любопытством.
– Предсказания-то − это одно, красавица, – усмехнулась цыганка. – Они то сбываются, то нет. Сколько их было и будет? Да и понять и истолковать их бывает нелегко: то так повернешь, то эдак. А вот предчувствия… с ними труднее жить, так как они становятся явью обязательно. Хочешь ты этого или нет.
– И часто это бывает у тебя? – поинтересовалась я, внимательно поглядев на гадалку.
Та тяжело вздохнула и отвернулась от меня, уставившись на пламя, весело полыхавшее в камине. Видно было, что мой вопрос разбередил гадалке душу. Она долго молчала, погрузившись в свои мысли и продолжая перебирать струны. Наконец, цыганка прервала игру на гитаре и повернула ко мне свое красивое лицо. В ее глазах, подернутых печалью, стояли слезы. «Интересно, что скрывает эта женщина? Ах, как бы мне хотелось все узнать! Да уж больно неловко расспрашивать ее», – промелькнуло в моей голове. Но как бы то ни было, я уже была готова вновь задать ей вопрос о том, как часто ее посещают вещие предчувствия, mais elle s’est mise à parler avec moi[15] первая.
– Как ваше имя, красавица? – неожиданно спросила она.
– Натали, – удивленно уставившись на нее, ответила я.
– Тутэ гожо лаф… вот и его жену так же знавали, – грустно проговорила гадалка, опять отвернувшись от меня.
– О ком ты говоришь? – не выдержала я, снедаемая жгучим любопытством.
Тут графиня прервала рассказ и обратилась с улыбкой к Сергею Александровичу:
– Oui, голубчик, nous sommes très curieux[16]. – Потом продолжила:
– Если у барыни есть время, то я расскажу, хоть и ман о дукхал… ноет мое сердце при воспоминании… Жила я тогда на Садовой… чай, знаете, барыня, то место, или муженек ваш… дом Чухина, неужто не слыхивали? Хоть и немного нас тогда было, да такие голоса… почище соловья заливали. Вся Москва знавала нас тогда…
– Ни я, ни мой муж не были там никогда, – холодно заметила я.
– Не подумайте чего, там все пристойно, – хриплым голосом рассмеялась цыганка. – Хор наш там проживал во флигельке. Грех жаловаться, жили хорошо. Да что нам еще надо: кровать, зеркало, красивые платья, чтоб нарядными плясать перед господами, да еще гитара. Никто не сетовал на жизнь…
– Что-то я не пойму, при чем тут мое имя и о ком ты говоришь? – прервала я гадалку, желая поскорее получить разъяснения.
– Да я уж рассказываю, как умею, красавица. Вы уж больно торопливы. Может, все ж чаек, раскрасавица?.. Ну, нет так нет.
Она расправила широкую юбку и продолжила рассказывать свою печальную историю.
– В тот вечер мы уже спать легли, как пшал (то есть брат мой) разбудил меня, сказав, что, мол, господа прибыли и слушать песни желают. Взглянула я на себя в зеркало и ужаснулась: волосы торчат в разные стороны, лицо заспанное, голова как свинцом налита. Уж не до песен-то. Но делать нечего: заплела я косу кое-как, надела платье, что под руку попалось, да платком белым повязалась и побежала туда, где уже собралась компания господ. Войдя в зал, залитый светом, я увидела несколько человек. Обведя их всех взглядом, я увидела господина Нащокина… вы слышали о нем?
– Нащокин… Нащокин, – наморщила я лоб, пытаясь вспомнить это имя. Внезапно меня осенило. – А-а-а, это тот Нащокин, что был дружен с Пушкиным. Помню, помню… Поговаривают, что сейчас он совсем обеднел и вынужден снимать какую-то небольшую квартиру.