Правдивые истории одного вечера. Сборник рассказов

– Верно, ведь дьяк Макарьев рассказал пономарю об этом странном событии своей жизни, несмотря на запрет, – холодно заметил князь Безбородский, на которого история графа подействовала сильнее всего, ибо он теперь знал, где нужно искать библиотеку Ивана Грозного. Никифор Андреевич уже решил про себя, что использует все свое влияние и приложит все упорство, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к заветной цели. – Что ни говори, но только мертвые могут хранить тайны.

– Как сказал древнегреческий философ Плутарх: «Говорить учимся мы у людей, молчать – у богов», – возразил граф Акусин, пожав плечами. – А мы все-таки обыкновенные люди, дорогой князь, и нам свойственно ошибаться и проявлять слабость.

Никифор Андреевич громко фыркнул, презрительно посмотрев на графа.

– Твердый дух может жить только в крепком теле, – буркнул князь, не прощавший проявлений слабости ни женщинам, ни мужчинам.

– Тем не менее, единственное, что может оправдать дьяка Макарьева и спасти его доброе имя, – продолжил Сергей Александрович, – так это тот факт, что он сделал признание лишь перед смертью, не желая уносить с собой в могилу тайну московского лабиринта.

– Да уж, – протянул граф Орлов-Денисов. Его скучающий вид говорил о том, что светская болтовня, не смолкавшая в салоне его жены, жутко надоела ему. И только слава гостеприимного хозяина одного из самых известных домов Москвы не позволяла ему в этот поздний час выпроводить надоевших гостей. – В наш век, милостивый государь, не каждому удается оправдаться перед миром, а уж тем более перед Богом.

Затем он обернулся к стоявшему около окна графу Лунину и с плохо скрываемым ехидством спросил:

– Милостивый государь, не помнится ли вам скандал, ставший предметом долгих разбирательств? Этак лет пятнадцать-семнадцать назад?.. Ну, граф! О нем говорили вся Москва и весь Санкт-Петербург! Мимо вас, к кому наш Император относится с большим уважением и доверием, не должно было пройти столь нашумевшее дело. Признаться, вы меня разочаровали.

– Если вы будете столь любезны, – с подчеркнутой предупредительностью ответил граф Лунин, – напомнить мне подробнее об этом факте, то я смогу дать вам достойный réponse à cette question[1].

Николай Васильевич с ненавистью поглядел на собеседника, но промолчал. В воздухе повисла гнетущая пауза, ибо все прекрасно понимали, что назревает конфликт. Понимала это и Наталья Андреевна, невольная причина неприязни мужа к графу Лунину, с которым ее связывала тесная дружба, окрепшая на ниве общих интересов в области искусства и литературы.

– Mon cher, прошу тебя, граф не может помнить обо всех скандалах, в которых был замешан двор Его Императорского Величества, – поспешила она урезонить мужа и не дать тем самым разгореться пламени. – Уверена, что если ты напомнишь, о чем идет речь, Иван Дмитриевич тотчас о нем вспомнит. N’est-ce pas? – обратилась она к побледневшему от ярости графу Лунину.

– О, разумеется, – поспешил заверить ее граф, мельком бросив враждебный взгляд в сторону Николая Васильевича. – Господа, вы должны меня простить, память вещь ненадежная…

– Особенно, если увлекаешься женщинами, а не государственными делами, –как бы разговаривая сам с собой, пробормотал граф Орлов-Денисов.

Граф Лунин сделал вид, что не расслышал грубых слов, адресованных, безусловно, ему. Он слегка улыбнулся графине и, взяв себя в руки, уже более дружелюбно обратился к Николаю Васильевичу:

– Сударь, вы несправедливы ко мне. Ну да, впрочем, так было всегда, – натянуто улыбнулся он. – Но все же – о чем идет речь?

– Милостивый государь, вам ни о чем не говорит имя Якова Коковина?

– Если не ошибаюсь, то именно его работу не далее как вчера я видел в Эрмитаже. Это великолепное произведение искусства из созданных когда-либо человеком. Его масштаб и в то же время изящество линий бесконечно поражают глаз. Но я слышал, что мастер только начал делать эту вазу, а закончена она была его учеником?

– Милостивый государь, вы прекрасно осведомлены в данном вопросе. Действительно, рисунок, подбор материала, из которого сделана сия величественная ваза, поразившая ваше воображение, и начальные работы были сделаны самим Яковым Коковиным. К сожалению, из-за скандала, который на многие годы очернил доброе имя уральского мастера, Якову Васильевичу так и не суждено было завершить начатое.

– На какой же скандал вы все время намекаете, дорогой граф? – осведомился Сергей Александрович Акусин. – Не могли бы вы познакомить нас с сим фактом поближе? Я знаю, что пустая болтовня не сильно вас интересует, но, тем не менее…

– О да, – прощебетало юное создание, – мы просим вас, s’il vous plaît!

– Я согласен с обществом, – раскатистый бас князя наполнил гостиную. – Нам будет очень интересно послушать ваш рассказ.

– D’autant plus que[2] вы не часто балуете нас своим вниманием, сударь, – как бы между прочим проговорил граф Лунин, награждая Николая Васильевича вызывающим взглядом.

Слепая ярость зажглась в глазах графа Орлова-Денисова, исказив до неузнаваемости его в общем все еще не лишенное привлекательности лицо. Но вовремя брошенный умоляющий взгляд Натальи Андреевны положил конец приступу негодования. Граф откашлялся и начал свой рассказ, услышанный им из первых уст: