Страница 61 из 111
Занка шла, не разбирая дороги, ничего не понимая и не видя перед собой. Просто шагала, не позволяя измотанному жаждой и усталостью телу отдохнуть ни на миг. Она уже не помнила – от кого бежала, и кто так тошно пищал у самого уха – всё смешалось в голове, лишь изредка всплывая перед глазами ярко-алой вспышкой. И тогда она переходила на бег и неслась вперед, прижимая к груди пищащий сверток. Маячивший вдалеке огонек то исчезал, то снова манил, и если что-то и оставалось в Занкином мозгу – так это желание добраться туда.
Ноги предательски подкашивались, плелись в витиеватую косу. Наверное, Занка плюхнулась бы прямо тут – на самом краю чахлого леса - ошалевшая от выматывающей ходьбы. Детский плач выдернул ее из забытья. Судорожно сглотнув, Зана сунула руку в котомку, уже отточенным движением вытянула флягу и на ходу принялась поить ребенка. Выходило скверно – вода стекала струйками со щек и подбородка младенца, едва попадая в рот. Но и того немногого хватало, чтобы он ненадолго смолк. Занка истратила на девчонку почти весь запас, отказывая себе в таком желанном глотке. Но жажду казалось легче вытерпеть, чем детский надсадный плач. Он доводил до исступления и без того угнетенный рассудок. Так Зана и выбралась к деревне – ничего не соображающая и доведенная до отчаяния.
Вечер укутывал туманом и сыростью пологий подъем, на котором ютились домишки. Они стояли где ни попадя, порой закрывая друг друга углом. Будто кто рассыпал неказистые избушки из пригоршни, и они тут же вросли в землю до окон, вытянувшись к небу почерневшими соломенными крышами. Ни оград, ни стражи, ни звуков. Лишь тревожно стрекотала сорока на соседней с Занкой выгнувшейся березе.
А вот деревенька словно вымерла. Ни переклички стоящих в дозоре мужчин, ни бабского воя по очередному покойнику или заунывной песни. Ни детского плача. На миг показалось – нет тут живых. И тогда Занкино сердце глухо и обиженно заворочалось в груди. Как назло снова запищала Ярушка, засучила ногами, больно ткнула под ребра выпроставшейся пяткой.
- Ну, чего ты? – зашептала Зана, унимая заворочавшееся там раздражение. – Не видишь – нет тут никого.
Сказала - и осела на землю, глухо завыла от обиды. За каким огнем гналась, чего искала? Людей? Да откуда же им тут взяться, если мертвые с этих земель и шли?! И не будет им тут ни крова, ни глотка воды, ни молока для девчонки. Закопошилось внутри чутье, забилось в горле шипящей злостью. Оно негодовало, требовало выхода. И Зана знала, что этой силой могла смести и домишки, и сам холм. Только к чему это?
Перехватывая ребенка удобнее, принялась качать, успокаивая и ее и себя. Только разве этим уймешь голод? Ярушка сутки сидела на одной воде - сдулись румяные щечки, побледнели. Да и плач стал болезненный – хриплый. Знать бы, каким заклятьем Эриан унимал голод и нужду? Но Занка не ведала таких слов, и теперь могла только выть на манер колыбельной. Так воет волчица в логове, понимая, что лес умер, и вряд ли выйдет раздобыть хотя бы лягушку. А рядом копошится пяток серых комков, тянущихся к соскам беззубыми пастями…
Выглянул из-за косматых туч кривой месяц, скользнул по Занке равнодушным оком. Она же оскалилась, задрала вверх лицо с зачесавшимися глазами и завыла – протяжно, раскатисто. Слетела с березы сорока и понеслась прочь, оглашая округу испуганным стрекотом. Занка проводила ее взглядом и глазам не поверила – в крайней землянке зажегся огонь. Кто-то затеплил там свечу, подошел к окну. Темный силуэт остановился у овального проема, постоял, а потом всё исчезло – и свет и незнакомец.
Еще соображая – не привиделось ли, Занка поспешила туда. Только ноги не хотели идти – путались и заплетались. Пришлось ползти на четвереньках, прижимая ребенка одной рукой. Так выходило ловчее. Взобравшись на холм, Занка подобралась к крайней избушке, прижалась спиной к холодной влажной стене. Вдруг стало страшно – что за люди жили тут? Поймут ли? Приютят? Или прогонят прочь, спровадив в спину камнем? Ведь когда еще Хёрн с Занкой на руках так и кидали из села в село. А ведь тогда и мертвые-то по дорогам не бродили, не тревожили живых. Что уж про сейчас говорить?
Тревогой зашлось сердце, прилипла к спине рубаха от холодного пота. В носу защипало от ударившего запаха плесени, но Занка стерпела. А вот Ярушка терпеть не собиралась. Пока они ползли, тряска немного укачала ее, но стоило остановиться, как младенец снова заворочался, закряхтел. А потом залился обиженным плачем. Занка попыталась успокоить девчонку, но куда там – она только сильнее расходилась!
И ее старания не остались втуне. Окно тут же распахнулось и наружу высунулось опухшее рябое лицо с натянутым до бровей черным платком. Женщина!
- Кто тут? – она незряче пошарила взглядом по сторонам. – Живые есть?
Занка притихла – чутье пощипывало в груди, заставляя прихорониться до времени. Успокоилась и Ярушка. Плач отнял у нее последние силы, и теперь она безвольно обвисла в Занкиных руках.
Женщина же высунулась сильнее, легла полной грудью на утоптанную под окном землю, поднесла к глазам свечу. В нос ударил запах молока, и Занка, еще не слыша ушами, поняла, что сейчас произойдет. Обессиленная Ярушка задергала носом, а потом встрепенулась и отчаянно заверещала. Женщина вздрогнула и тут же повернулась в их сторону – блеклое исстиранное лицо с синими пятнами под глазами, которые смотрели испуганно с каким-то лихорадочным блеском. А может, это был всего лишь отблеск свечного пламени?