Мертвые земли

- Уймись ты! – Хёрн недовольно дернула плечом, сбрасывая ее руку. Только сейчас Зана заметила, что намертво вцепилась в нее. Внутри крался холод, когтил сердце нехорошим предчувствием.

- Там он еще, хозяин ваш? – глядя перед собой, спросила вдруг мать. Занка не сразу поняла, с кем она говорила. Пришлось постараться, чтобы разглядеть десяток пчел, зависших как раз на уровне глаз Хёрн. - Вижу, что там. Что ж, гоните его сюда, чего ему там лютовать-то.

Сначала Занка обрадовалась – раз есть хозяин, значит, их могли покормить. Но потом только сообразила, что хозяин этот мог быть не совсем живым. Вот когда стало страшно, вот когда слух обострились так, что даже шорох пчелиных крыльев стал раскатом грома. И тем протяжнее и мрачнее показался тот самых звериный хрип, что доносился из маячивших перед глазами развалин.

- Уймись ты, в конце концов! – снова стряхнув ее с себя, прикрикнула мать и поднялась. – Конь это. Слышишь – помирает.

- Мы поможем?

Зана тоже встала, отряхнула налипший мусор с суконной юбки.

- Поможем, - мать кивнула, а потом добавила так, что Занка еле расслышала. – Было бы кому помогать.

К заброшенной избе они не шли, а крались. Где-то впереди раздавался гул пчелиного роя, всё также то вспыхивал, то затихал лошадиный предсмертный фырк. Первой шла Хёрн – сторожко, размашисто перебивая клюкой вставшую стеной траву, словно косой. Позади них тянулся витиеватый тоннель, будто гигантский червяк выполз на поверхность полакомиться сорняками. Почему они петляли, Зана не знала, но покорно шла следом за матерью, унимая дрожь в коленках.

Они почти добрались до каменных ступеней избы, как справа на них что-то вылетело – огромное, черное, будто туча. Занка пискнула и спряталась за спину матери. И только тут поняла – это были пчелы. Огромный рой, сбившийся в ком. Они гудели, будто пели грозную песню. А она-то испугалась! Занка хотела прыскнуть смехом, стряхнуть напряжение, но стоило повернуться к Хёрн, как язык тут же прирос к небу ледяным комком.

Перед ними, склонив голову на бок, стоял мертвый. Руки его висели плетьми, одежда была порвана и висела грязными клочьями, шея склонилась на сторону, и Зана не сразу поняла, что она была наполовину перегрызена. Голова поэтому и заваливалась. Губ и носа у него не было совсем – вместо них торчали кости ноздрей и остатки гнилых зубов, зато горели кровавым огнем широко распахнутые глаза. Зана слышала, что мертвые гниют тем быстрее, чем больше они грешили при жизни. Сколько уже слонялся по опустевшему дому его неживой хозяин, оставалось только догадываться.

Только тут Занка спохватилась, что вместо того, что бежать или запустить в него чем-то поувесистее, стояла, как дура, и разглядывала! Будто она их не видала никогда! И что самое удивительное – он не нападал, не бросался на добычу, клацая зубами. Так и стоял перед ними, как возник – пошатываясь, выдавая слабые булькающие стоны из перегрызенного горла.

Только тут Зана догадалась посмотреть на мать – та стояла, наклонившись вперед, с широко распахнутой навстречу мёртвому ладонью. И было в ней что-то яркое, чего глазами не увидишь, а лишь почувствуешь тепло. И силу. Другой рукой Хёрн неспешно вытягивала из складок мешковатой кофты длинный нож. Клюка валялась у нее под ногами. И казалось, что это была та самая преграда, что останавливала мертвого.

Время отстукивало в висках ударами сердца. Самое страшное - Зана не знала, что делать ей? Как помочь матери?

- Ты. Зря. Идешь, - обдавая их вонью из разинутого рта, прохрипел мертвый и оскалился.

- Тебе есть, что мне сказать? Так говори! – слова матери звучали властно.

- Ты. Зря. Идешь.

- И всё? Кто твой хозяин? Зачем он вас поднимает? Говори! – последнее слово Хёрн выпалила на незнакомом Зане языке, но она поняла, будто ощутила нутром его смысл.

- Ты. Зря. Пришла. Мы. Везде.

Мёртвый ухмыльнулся, скаля гнилые черные пеньки, оставшиеся от зубов, а потом неспешно повернулся, клонясь на бок. Хёрн распрямилась, поднесла ладонь к губам, зашептала быстро-быстро, так, что в этот раз Занка не поняла ничего. Зато понял мертвый и скрючился, будто у него прихватило живот. Корчась словно от боли, он с трудом повернулся к ним, затряс стукающей об плечо головой, а потом с прытью, на которую и не всякий живой способен, бросился на Занку.