Пустоцвет

Глава 3. Плата

 

***

Пройтись по набережной: от Петра I  к самой императрице Елизавете Петровне. Тезке, как мой новый знакомый выразился.

Стоп. Он знает мое имя?

А его? Так и не удосужилась спросить…

Хотя… надо ли?

Что принесет нам эта встреча? И будут ли еще?

И надо ли это "еще"?

Ибо… толк? Вот… смысл? Зачем ему? Поиграться?

Спасибо. Наигрались. Наигрались, сломали – и выбросили. И кто теперь я? Или что?

Как там мой… «знакомый» сказал… «Коварная», «роковая»… хм, и даже не женщина уже. Нелепость. Разочарование. Бессмысленность.

Пустоцвет.

Что я ему дам… если и получу взамен искренность? Что?

Ничего.

А потому – и не надо. И не стоит.

Лучше не начинать – чтоб потом болезненно не заканчивать.

 

***

И не забралась я в машину, нет: а все по той же набережной неспешно потопала, пошагала, побрела дальше… Хотя до мелкого «маяка» так и не добралась: сигнального огня в форме красного «фонарного столба» в конце пирса. Этот «молодец», как и его брат-близнец, гордо возвышался над своим молом, а именно - его головной частью. Он строго указывал, как входящим в акваторию порта (и внутренний залив) судам, так и выходящим, где именно границы, ворота канала. И заботливо предупреждал, очерчивая свои формы, уточняя координаты, где раскинулся «прирученный», «прикрученный» к береговой линии, но непобедимый, непроходимый волнорез.

Свернула вбок – и вдоль, по побережью… Среди янтаря, ракушек, водорослей и вспенившихся волн – разуться и блуждать, теряясь в мыслях и нахлынувшей печали, полном осознании того, где я, кто/что я… и на что в итоге решилась. Совершила. Что меня ждет по прибытию – куда податься. Домой? Родители? Все будут искать. И «этот» – проходу не давать. Надо остыть – всем остыть, а дальше – дальше… видно будет.

И работу сменю. Пошло оно всё к черту! Надоело…

Исполню свою старую, древнюю мечту. Как там… мой «новый знакомый» говорил: «выполню долг», и вдруг… пусть не тысячи, но пару жизней -  а тоже спасу. Авось… хоть так не буду зря кислород в легких гонять. Хоть какую-то пользу… принесу. Хоть для чего-то, чем-то… будет мое существование оправдано.

 

***

Не знаю, сколько прошло времени, сколько так нелепо бродила туда-сюда, нарезая «круги», витки вдоль каймы моря, но внезапно (наконец-то) послышались за моей спиной чьи-то резвые, уверенные шаги. Обернулась – Он самый, мой «Герой». Еще миг – и замер рядом:

- Янтарь вывозить запрещено, - вполне серьезно, грозно выдал.

Не сдержалась – захохотала, тотчас залившись краской, я:

- А так хотелось, - чуть слюной не подавилась, запнувшись из-за резкой смены настроения.

Позорно проиграл – не смог больше удерживать лживую маску строгости и тоже заулыбался:

- Не, ну…  - скривился, - если только чуть-чуть…

- Ну, мне так, - пожала  плечами. – Один кусочек… с килограммчик, не больше.

- А-а! - паясничая, завёл. - Так бы сразу! Можно будет, если что, под платье запихнуть – скажем, что беременна.

Обмерла я, пришпиленная шуткой: заледенела в лживой улыбке, не имея, не наскребя сил переиграть, что-либо ответить, и даже просто – разыграть равнодушие.

Учуял. Тотчас попытался исправиться:

- Ну, или мне, - робко заулыбался, рисуя на лице радость. – Я тоже сойду за добротную беременную дамочку, - и так ловко сгримасничал, скривился, сложив губы уточкой и выгнувшись в игривой, похотливой («заезженной», «классической») позе для "селфи", что я не выдержала –  в момент прыснула от смеха и подалась, покатом пошла на своего Клоуна. Подхватил учтиво, сжав в объятиях. Ржу откровенно, не имея сил сдержаться - уже буквально на грани истерики. Слезы, предатели, проступили-потекли, вот только уже не от горечи и боли, а от этой серьезной, солидной такой, немой комедии.

- Че ты ржешь? – попытка состроить обиженку. – Не веришь в меня?

- Ты - дурак, или только прикидываешься? – заикаясь, едва не захлебываясь, невольно плююсь я.

- Ой, всё! – попытка отстраниться, взмахнул высвободившейся рукой. – Не любишь ты меня! Не ценишь! Уеду я к маме!

- Ты, случаем, не актер?

Окаменел. Охрипло, шумно вдохнул. Еще миг – и тотчас прикрыл испуганно рот рукой, жадно выпучил очи. А рожа – и того смешнее, отчего просто уже оседаю, сгорая от приступа ражча, хватаясь за живот.