Страница 4 из 139
На кухне сочетание все той же мореной вагонки на стенах, навесных шкафчиках, стульях и столе (поверхность, правда, была предусмотрительно сделана не рифленой, а гладкой) с сияющими никелированными поверхностями мойки, плиты, разделочного столика и даже высоченного холодильника с надписью "HITACHI" производило сильное впечатление. Особенно поразил Павла холодильник - он бывал во многих хороших домах, но такое чудо видел впервые.
- Дальше, дальше, - тянула его Таня. - Еще успеешь насмотреться.
Просторная гостиная была оклеена желтыми обоями. Желтой же была буклированная обивка на мягкой мебели - широком пухлом диване овальной формы, глубоких креслах с отлогими спинками, шестерке стульев, расставленных вокруг черного овального стола, посреди которого лежала белая кружевная салфеточка, а на ней - хрустальная ваза с тремя алыми розами. Вся "твердая" мебель и деревянные части мягкой были черными, матовыми - сверкающий зеркальными стеклами сервант, малый сервант с крышкой из черного мрамора, журнальный столик, тумба под телевизор, да и сам стоящий на ней телевизор - с огромным экраном, неизвестной Павлу марки. Все металлические части, включая дверные ручки, были бронзовые. На этом цветовом фоне смело, даже вызывающе смотрелись алый, в тон розам, ковер на полу и алые же тяжелые портьеры.
Павел молча созерцал это великолепие, не вполне понимая, что он чувствует. Скорее всего - что по ошибке попал в чей-то чужой дом.
А Таня тянула его дальше, в смежную с гостиной комнату.
- Сначала я хотела устроить здесь нашу спальню, но потом решила, что лучше пусть это будет кабинет, твой и мой.
Мебель в кабинете тоже была черной, но обои, обивка на рабочих креслах, ковер, портьеры и лампа на огромном письменном столе, развернутом к окну, были зеленые.
- Успокаивает и полезно для глаз, - сказала Таня. Павел молча кивнул.
Боже! Какие объемы - шкафы до потолка, стеллажи, полочки для папок и даже специальный шкафчик для картотеки. А вот тут можно хранить не только книги и рукописи, но и часть минералогической коллекции. А вот сюда можно поставить микроскоп.
- С этой стороны чур не занимать, - вторглась в его размышления Таня. Этот шкаф, секретер и кресло - мои. Буду уроки делать, курсовик писать. Кстати, совсем горю с курсовиком. Завтра перевезу бумажки, словари и засяду.
- Два ученых в доме, - улыбнулся Павел. - Про что курсовик-то?
- "Способы перевода существительных со значением "конец, край"".
- Предел, грань, граница, черта...
- Аминь и шиздец. Вот именно.
- И это что - наука?
- В твоем смысле - нет, но, согласись, неплохая подготовка к науке. Учишься работать со словарем, с источниками, систематизировать... Так что прошу не издеваться, а главное - не старайся вызвать во мне комплекс неполноценности. Ни в чем. Я его не принимаю. Договорились?
- Да, - тихо сказал Павел... Необыкновенная, неожиданная, загадочная...
- Но это еще не все, - Таня потянула за рукав. - Пошли досматривать.
Через коридор, оформленный так же, как прихожая и кухня, они вошли в третью комнату.
- Спальня! - гордо объявила Таня.
Здесь обивка, портьеры, ковер и обои были голубые, а мебель белая. Детали попросту прошли мимо внимания Павла, обалдевшего и даже несколько поникшего от впечатлений. Была ли там кровать? Была, наверное. Единственное, на что он обратил внимание, - на противоположную стену, совершенно пустую. Вместо обоев на ней была изображена картинка большого английского парка с прудом где дети в шапочках и коротких штанишках с лямочками под присмотром строгих гувернанток прямо с рук кормят лебедей, а в отдалении чинно прогуливаются пары под белыми кисейными зонтиками.
- А это что? - спросил Павел.
- Это?
Таня улыбнулась, подошла с самому краешку картины и взявшись за что-то, резко потянула вбок. Картина отъехала, и перед ними открылась еще одна комнатка, тоже вся голубая, залитая солнечным светом - и совершенно пустая. Таня тут же закрыла комнатку картиной.
- Этому мы найдем применение в нужное время, - с шутливой строгостью сказала она.
Когда закрылся вид на эту светлую комнатку, Павлу отчего-то сделалось грустно. Таня показывала ему ванную - в черном итальянском кафеле, сама ванна голубая, просторная, красивые стеклянные полочки со всякой всячиной, напротив голубой раковины-лепестка белая стиральная машина с иллюминатором посередине, а мысли его приобретали все более невеселую окраску.
Осмотрев и туалет, в том же духе, что и ванная, они вернулись на кухню и сели за стол темного дерева.
Павел закурил. Руки его дрожали. Таня налила воды в новешенький красный чайник со свистком, поставила его на плиту и обернулась к мужу. Внимательно посмотрев на него, она села на другой стул и сказала:
- Дай и мне тоже.
Они курили и молчали. Павел несколько раз поднимал голову и открывал рот, но так ничего и не произнес.
- Ты что-то хотел сказать? - спросила Таня.
- Да! Да, хотел... Понимаешь, в Москве меня принимал у себя дома Рамзин. Нобелевский лауреат, на него весь ученый мир молится. Так вот, у него роскошная, великолепная квартира в престижном доме недалеко от университета. Я тогда подумал еще - вот стану я Рамзиным, будет и у меня такая же. И это будет честно, по заслугам. Но наша, эта вот квартира... Понимаешь, она не хуже, чем у Рамзина, только, может быть, поменьше... Ты была у нас дома, была на отцовской даче. Тоже неплохо, согласись. Но там дело другое. Отец - человек служилый, и в тот день, когда он уйдет на пенсию, нам будет предписано в двадцать четыре часа освободить дачу, и в те же двадцать четыре часа тихие люди в сером перещупают в нашем доме каждую вещь, отбирая и увозя все, на чем есть казенный инвентарный номер, - отцовский письменный стол, красный телефон-вертушку, сейф, так полюбившийся тебе ковер в гостиной. И это тоже будет честно, потому что таковы правила, которые он принял. Но я... я не заслужил... я не могу принять незаслуженного. Тем более принять от отца, который сам всю жизнь учил нас не стремиться жить на дармовщинку и не желать незаработанного. А теперь он поступил, как какой-нибудь среднеазиатский партийный бай, отгрохавший своему сыночку дворец на казенные деньги... Я не могу принять, и не могу простить...