Страница 1 из 139
Дмитрий Вересов
Полет ворона
Роман-трилогия "Черный ворон"
Книга вторая
Но иные все же умирают
Там, внизу, под плеск тяжелых весел...
А другие у руля, высоко,
Знают nmuц полет и звездные страны.
Гуго фон Гофмансталь
От автора
"Полет ворона", вторая книга трилогии, - это, главным образом, история трех замужеств. Поскольку платить нужно даже за правильный выбор, а выбор каждой из героинь по-своему ошибочен, то и расплата оказалась серьезной. Пережитое очень изменило наших Татьян. В то, что они обе откровенно и не щадя себя поведали мне о не самых лучших временах своей жизни и не возражали против публикации этих глав, явно свидетельствует в их пользу. Во всяком случае, автор в этом убежден.
27 июня 1995
- Теперь направо, пожалуйста. И через Кировский мост, - сказал мужчина водителю. - Или он теперь снова Троицкий?
- Троицкий, - подтвердил немногословный шофер а повернул направо.
- Куда мы? - спросила женщина. - Нас же ждут...
- Подождут. А я хочу еще раз к своим заглянуть, напоследок. Это быстро.
Женщина кивнула и прикрыла своей ладонью сжавшуюся в кулак руку мужчины. Рука медленно разжалась...
Глава первая ЦВЕТ ПАПОРОТНИКА
(27 июня 1995)
Люсьен Шоколадов ловко подцепил лопаткой блинчик и перевернул его на другую, еще неподогретую сторону. Ту же операцию он повторил со вторым и третьим блинами. В образовавшуюся после этого паузу он снял с полки свой блестящий медный кофейник и наполнил водой из-под крана. Светлана Денисовна, бдительно следившая за каждым его движением, тут же подскочила к раковине и протерла кран, которого касались пальцы Люсьена, заранее заготовленным раствором хлорки. В ответ Люсьен как бы невзначай колыхнул полой короткого халатика и приоткрыл бледную, тощую ягодицу. Соседка сказала: "Тьфу! - и отвернулась.
Быдло. Что за планида, в самом деле, - обреченность на существование в окружении быдла? Ну ничего - теперь надо забыть спустить за собой воду в туалете. Пусть обоняют! Вылезла Катька и что-то зашептала Светлане Денисовне. Люсьен попытался шумно испортить воздух, но что-то не получилось. Он опустил глаза, пробормотал привычно: Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный... , перекинул блинчики со сковородки на тарелку и, покачивая бедрами, направился в свою обитель.
Дверь из темного, обшарпанного коридора вела словно в другой мир. На фоне рельефных, под холстинку, розовых обоев особенно эффектно смотрелась мебель, которую Люсьен подбирал по принципу контрастности - белый диван и такие же кресла в стиле модерн соседствовали с резной, старинной работы кабинетной тройкой из шкафа, стеллажа и письменного столика с бюро, в красном углу стоял потемневший от времени киот, любовно отреставрированный Люсьеном, а у противоположной стены под бархатным балдахином громоздилась кровать на четырех столбах, почти достигавших потолка. Верх шкафа, застекленная часть стеллажных полок, крышка высокого трюмо сбоку от кровати и верх пианино были уставлены разными милыми сердцу безделушками - фарфоровыми пейзанами, пейзанками и зверьками, вазочками с мелкой икебаной, слониками и прочим в том же духе. Почти все свободное пространство стен занимали картинки преимущественно эротического содержания, иконы и разного рода меморабилия: фотографии в рамках, плакаты и афиши под стеклом, вымпелочки и расписные тарелочки.
Люсьен поставил блинчики на журнальный столик, достал из стеллажа льняные салфетки, две тарелки с золотой каймой, витые ложки и вилки и две кофейные чашечки костяного фарфора. Потом он вышел в коридор и через минуту вернулся с кофейником, который опустил на тот же столик, на деревянную подставку.
- Ку-ку! - сказал он, закончив все приготовления. Не получив ответа, он подошел к кровати и чуть отогнул занавеску. - Подъем, сладкий мой. Репетицию проспишь.
- А ну ее в жопу! - раздался из-за занавески юношеский басок.
- Фи! Коль выражанс! - Люсьен поморщился. - Смотри, Гусиков не одобрит...
Занавеска отлетела в сторону, и взору Люсьена предстал стриженый молодой человек атлетического сложения.
- Одолжи тогда мне халатик, пойду хоть морду сполосну.
Люсьен с готовностью скинул с себя халат и набросил его на широкие плечи молодого человека, задержав там руки несколько дольше положенного.
- Люська, кончай обжиматься, - проворчал молодой человек. - Я еще зубы не чистил. И вообще, не люблю нежностей натощак.
Он хлопнул дверью. Люсьен сладко потянулся и налил себе кофейку. Славное знакомство, славное... Мальчика он заприметил давно - тот выступал в Орфее" с mруппой атлетического балета, - но снял только вчера. Пришлось после номера угостить коньячком... ну, и так далее... Хороший мальчик, "белый" или, как нынче стали выражаться, "свингующий" - то есть может и с девочками, и так. Люсьен и сам в молодости был такой, а теперь вот... Впрочем, "Орфей" заведение демократическое, туда не зазорно заглянуть и "белым", и чисто "голубым", и "фиолетовым" - это которые ходят в бабском прикиде, называют себя Катями и Машами и все поголовно копят деньги на транссекс. Бывают, конечно, и "черные" - это просто бандиты, которые косят под своих для каких-то уголовных делишек. Ну и, конечно, плебеи из новых русских заруливают со своими телками кто по дури, но больше для остроты ощущений.
Сам Люсьен трудился в "Золотом Орфее" с первого дня, можно сказать, стоял у истоков. В клубе он конферировал, бренчал на рояле, хриплым тенорком пел всякие полублатные песенки, милые сердцу подвыпившего русского человека, будь то быдло или свой брат масон. Там был его истинный дом, и там же завязывались любови, иногда переходящие в дружбу.
- Зачем, зачем на белом свете есть однополая любовь? - пропел он, обнимая возвратившегося нового друга, благоухающего соседкиным одеколоном...
(1977)
...Острые когти впились ему в спину. Он вскрикнул от боли и неожиданности и в то же мгновение ощутил, что его вскрик - лишь слабое эхо другого, пронзительного, страшного.
- Т-таня? - прохрипел он. - Таня, что...
Волшебные золотые глаза закрыты, как запечатаны. Прекрасное лицо налилось алебастровой бледностью. Алые губы разомкнуты в страдальческой улыбке. Дыхание? Слышно, но еле-еле.