Записки старого книжника

— По моему мнению, и у вас цепь краде­ная,— сказал он судье. Судья возмутился.

— Ну, а как же,— продолжал Рукавишни­ков,— ведь официально золота ювелирам отпу­скается примерно на один миллион рублей, а зо­лотых вещей магазинами продается за год на пять миллионов! Откуда же четыре миллиона?На этот раз его оправдали.Рукавишников собирал все на свете. Квартира его была расположена позади магазина: в очень высоких, неуютных комнатах было развешано по стенам старинное оружие; у него было большое собрание вещей из слоновой кости и коллекция китайских фигур Будды — от самых миниатюр­ных до крупных, в человеческий рост; была у него и огромная коллекция по эротике, состоящая из различных предметов искусства. Рукавишников приобрел библиотеку знаменитого архитектора, строителя Исаакиевского собора Монферрана, которой он очень долго владел, и коллекцию гравюр и рисунков, состоявшую примерно из шести тысяч листов. Среди них было много пре­восходнейших акварелей архитектора Тома де Томона, строителя здания Биржи и фонтанов в Царском Селе, Кваренги и др. Прекрасное со­брание рисунков было у него и по Петербургу.Рукавишников с большим юмором рассказы­вал, что к нему приехал как-то великий князь Николай Михайлович и просил показать ему коллекцию гравюр. Великий князь долго рас­сматривал гравюры и кое-что откладывал; после просмотра он обратился к Рукавишникову с во­просом, сколько будут стоить отобранные листы. Рукавишников ответил, что своих гравюр не продает.

— Но почему же вы мне их показывали?— спросил недовольно великий князь.

— Потому что вы просили их показать,— от­ветил Рукавишников невозмутимо.Купить же все это замечательное собрание привелось впоследствии, после смерти Рукавиш­никова, мне. Эта коллекция дала мне очень мно­го с точки зрения изучения гравюры; я перевез коллекцию к себе на квартиру и с полгода изучал и разбирал ее, прежде чем пустить в продажу.Мой первый хозяин, Максим Павлович Мель­ников, не был ни антикваром, ни знатоком книг. Занятие книжной торговлей было для него толь­ко доходной статьей. Все же когда в 1891 году он перевел свой магазин в новое помещение на Ли­тейном проспекте, соперничавшее с отличным магазином Клочкова, то купил обширную биб­лиотеку некоего Заешникова. Библиотека была в прекрасном состоянии, в ней было большое собрание гравюр, литографий и даже рисунков. Цен на них Мельников не знал, расценивал на­обум, любителям это было наруку. Главными собирателями в то время, запом­нившимися мне на всю жизнь, были известный библиограф П. А. Ефремов, П. Я. Дашков и Д. А. Ровинский, составитель «Словаря русских граверов», собрания «Русские народные картинки» и др.Позднее Ефремов переехал в Москву, в Пи­тере бывал только наездом, но умирать приехал все же в Петербург. Его домик от крыльца до чердака был завален книгами и папками. Заболев и решив, наверное, что больше ему уже не собирать, он расстался со своим со­бранием и продал все гравюры, лубки и ли­тографии антиквару Фельтену, так как буки­нистам такая крупная покупка была не под силу. Фельтен, хотя гравюрами и не занимался, все же коллекцию Ефремова купил, заплатив за нее небывалую по тому времени сумму— 75 тысяч рублей; нажил он на ней вдвое, если не втрое.Ефремов, однако, поправился, страсть к соби­рательству пробудилась в нем с прежней силой, и он снова начал собирать, особенно в последние годы своей жизни. Но если раньше он покупал гравюры по гривеннику, то теперь приходилось платить уже по 10— 15 рублей за листик: цены изменились, появились новые знатоки и собира­тели. Коллекцию, какую он продал за 75 тысяч, теперь он не собрал бы и за миллион. Пора, когда Ефремов собирал, была порой дворянского разорения, помещики продавали свои усадьбы большей частью деревенским кулакам и купцам. Книги, гравюры, а тем более лубки, фарфор, мебель не были им нужны. Все это скупалось разъезжими антикварами. Почти в каждом горо­де были скупщики, которые скупали мебель, бронзу, фарфор, а гравюры шли за гроши или в придачу. С гравюрами Ефремов, как мы видим, все же расстался, но книги он не продал. Его собрание книг было особенным. К книгам у него был необычный подход, и об ефремовских экзем­плярах стоит особо сказать. Ефремов варварски относился к книгам с точки зрения их сбереже­ния. Началось это с редактирования им русских классиков. Для того чтобы иметь не­обходимые тексты, он брал наиболее совершен­ное по тексту издание, скажем, Пушкина, и выди­рал из него то, что было ему нужно, остальное уничтожал. Все необходимые для нового издания иллюстрации и портреты он собирал из прежних изданий в единую брошюру и переплетал в одну книгу, иногда по 10, 20 и даже 30 брошюр вместе. Так он поступал с изданиями Ломоно­сова, Лермонтова и других классиков. Таким образом, в ефремовских экземлярах всегда нужно искать сюрпризов, и до сих пор по полноте всего собранного о том или ином писателе экзем­пляры из его библиотеки могут считаться исключительными. Так, у профессора И. Н. Ро­занова есть экземпляр Сочинений Кольцова, в который вплетено все, начиная от редчайшего первого издания до неизвестных статей и бро­шюр о Кольцове. Есть и в библиотеке писателя В. Г. Лидина подобный же ефремовский экземп­ляр Сочинений И. А. Крылова, где собраны все совершенно неизвестные первые публикации ба­сен. Таков же экземшшр Сочинений А. Н. Ра­дищева, находящийся у Н. П. Смирнова-Со­кольского.Друзьями Ефремова были историк С. Н. Шу- бинский, редактировавший «Исторический вест­ник», библиограф Г. Геннади, знаменитый бас Ф. И. Стравинский. Многие подражали Ефремо­ву, заимствуя его приемы собирательства. Еф­ремов всегда печатал какие-нибудь особенные эк­земпляры под своей редакцией: так, в библиотеке Стравинского был томик Жуковского на зеленой бумаге, посылая который Ефремов писал в пись­ме: «Посылаю „Зеленого змия“, которого напеча­тано лишь два экземпляра— для тебя и для ме­ня». Был Пушкин под редакцией Ефремова— экземпляр на розовой бумаге, позднее поступив­ший в Литературный музей. Был Лермонтов— два больших тома на особой бумаге, с особым портретом; находятся ныне в частном собрании.Геннади, Шубинский и Ефремов издали специ­альную книжку под названием «Приключения пошехонцев», где Шубинский назван Шутинским, Геннади— Григорием Книжником. После Шу- бинского остался альбом, в котором Ефремов, Григорий Книжник и сам Шубинский изощря­лись в стихах и анекдотах. Этот альбом мне показывала дочь Шубинского.Обширнейшая и замечательная по своему со­ставу библиотека Ефремова после его смерти разошлась по рукам.Позднейшие собиратели делились на собира­телей ефремовского и геннадиевского толка. Еф­ремов признавал редкость книги, лишь исходя из оценки ее содержания, Геннади же считал, что редкостью может считаться любая книга, напеча­танная в малом количестве экземпляров. Это, разумеется, совершенно неверно. Так, например, С. Р. Минцлов выпустил два издания под назва­нием «Редчайшие книги моего собрания», но по­сле революции все эти редкости появились на рынке и определение степени редкости стало со­вершенно иным.

П. А. Ефремов похоронен на кладбище Ново­девичьего монастыря в Ленинграде. Его имя как собирателя может поистине считаться непревзой­денным.В 1891 — 1893 годах в Петербурге появился собиратель, военный в чине капитана, некто П. П. Потоцкий. Он усерднейше собирал литогра­фии и гравюры, особенно на военные сюжеты, а также виды Петербурга и Украины. Это был еще совсем молодой, очень красивый человек, средства у него, видимо, были, и он собрал своего рода музей. Особенцо хорошо было подобрано все, что касалось не только любимой, но попросту обожаемой им Украины. Он собирал также фарфоровые чашки с военными украинскими сюжетами, виды Петербу­рга в гравюре, фарфоре и живописи. Впоследствии, уже пожилым человеком, он стал работать в Артил­лерийском музее. Средств для личных приобретений он уже не имел и собирал только для музея.В трудном 1919 году я был как-то на квартире у Потоцкого. Жил он плохо и голодно. Я сказал ему: