Страница 3 из 36
— Я его терпеть не могу,— говорил Лесков.— Потапыч, если книги нет, отвечает прямо-таки со злорадством: «Нет-с!» Как будто подразнить хочет: тебе, мол, надо, а у меня нет-с, накось выкуси!
Между тем Потапыч был безобидным существом. Всю жизнь он работал у Клочкова, еще на Аничковом мосту, когда у Клочкова-отца там был ларь. После смерти старика Клочкова П отапыч заменил сыну Клочкова отца и, можно сказать, дал ему образование: Клочков-младший окончил какой-то частный пансион и стал человеком начитанным и образованным. Он одним из первых в 1885 году открыл на Литейном проспекте обширный для того времени книжный магазин под фирмой «Букинист В. И. Клочков».Дела у. Клочкова в новом помещении пошли блестяще. Он сумел привлечь к себе лучших покупателей. Позади магазина была небольшая комната, ставшая клубом библиофилов. Все библиофилы считали большой честью быть принятыми в этот кружок, где велись волнующие разговоры на книжные темы. Потапыч в эти разговоры не вмешивался, но был доволен своим питомцем, так поставившим дело, и оттого, может быть, немного даже и важничал.Важный вид Потапыча и раздражал Лескова.У Лескова в квартире во всех комнатах были книги, но главным образом в кабинете, в котором, между прочим, висело нечто вроде объявления: «Всё, кроме книги! Ни книг, ни жены не даю — зачитают!» Ценность своей библиотеки он сильно преувеличивал. Очень многие книги у него имели надпись: «Величайшая редкость», хотя книги были весьма обычные.После смерти Лескова его библиотека была продана лавке Соколова. Продажа библиотеки Лескова была, конечно, крупным событием в книжном мире. Больше всего книг из библиотеки Лескова купил некто Тюменев, большой любитель книг, родом из рыбинских купцов; кое-что и сам пописывал, и даже выпустил исторический роман под псевдонимом «И. Привольев» «Халдей: повесть из Новгородского быта XV века». Он так увлекся библиотекой Лескова, что решил купить всю лавку; это давало ему возможность первым просматривать все покупки и отбирать для себя самое интересное. Однако из библиотеки Лескова он купил хотя и много, но очень многое и упустил.Книжная торговля у Тюменева все же не пошла. Любители не посещали его магазин, так как знали, что лучшие книги он отбирает для себя и в продажу не пускает. Лавку он вскоре закрыл, но страсти к книгам остался верен и собирал их до самой смерти.Обычно покупать книгу ходил по адресам сам Максим Павлович Мельников. Покупали книги задешево, ценили обычно только лучшие, а остальные шли в придачу. Но метили все же каждую книгу, причем метилась себестоимость и продажная цена. Продажная цена не была обязательной, пометка ставилась только для ориентировки, но когда видели, что покупателю книга очень нужна, то не стеснялись надбавить, запрашивать в три- пять раз больше, чем помечена. И сейчас еще попадаются книги с пометками не только моими, но еще Мельникова, то есть сделанными в пору моего раннего детства. Поражаешься, какой брали с покупателей хищнический процент: себестоимость помечена в 30 копеек, а продажная стоимость 1 рубль 50 копеек (метилось все, конечно, условными знаками).Однажды Мельников послал меня в дом церковного ведомства к заведующему хозяйственной частью синода Ильинскому. Мне открыла жена Ильинского, молодая красивая женщина, и повела через всю обширную квартиру. Книги лежали навалом, почти все они были религиозного содержания, много было синодальных изданий на лучшей бумаге и в прекрасных переплетах.Я пересмотрел все книги и спросил, сколько я должен заплатить. Женщина сказала:
— Тридцать рублей.
Я так и замер.
— За все или за часть?— и, низко наклонив от смущения голову, я начал говорить нечто неопределенное, пораженный этой дешевизной.
Женщина ответила:
— Да вы посмотрите, сколько книг, ведь в четырех комнатах!Тогда я понял, что это цена за все книги, заплатил тридцать рублей и начал связывать пачки. Их получилось около ста, от пуда до полутора каждая. Мне пришлось нанять семь извозчиков, чтобы привезти книги в магазин. Максим Павлович был недоволен, что я нанял не ломового извозчика, а семь легковых, но, хотя мне было всего двенадцать лет, я сообразил, что купил книги за 30 рублей, а хозяин продаст их, пожалуй, не менее чем за 3 тысячи рублей, и поразился хозяйской хищнической жадности.Жилось у Мельникова мне, однако, неплохо, он не был ласков, но не был и жесток. Одевали меня прилично— курточка и брючки всегда были чистенькие и крепкие. Кормили сытно, почти так же, как ели сами, то есть обед состоял из трех блюд.Нашим постоянным покупателем был, как я уже говорил, критик Арсений Иванович Введенский. Большого роста, длинноволосый, семинарского облика, он мне казался образцовым типом настоящего писателя. Введенский не был библиофилом и собирал книги главным образом для работы. Должал он Мельникову постоянно, и, так как надежды получить с него деньги не было, Мельников издал две его книги по литературе, и автор причитающимся ему гонораром покрыл задолженность. Введенский редактировал у книгоиздателя А. Ф. Маркса произведения Лермонтова, Козлова, Полежаева и др. Кстати, в то время Введенского упрекали в том, что к сочинениям Полежаева он приложил не портрет поэта, а портрет какого-то его современника, молодого офицера: Полежаев был солдатом, офицерский чин ему присвоен уже после смерти. Арсений Иванович невозмутимо говорил, что отвечает за текст, а в отношении портретов он не специалист.У Максима Павловича Мельникова я проработал восемь лет: четыре года мальчиком и четыре— продавцом, в ученичестве. Я счел, что пришло время получать жалованье. Мне хотелось первые заработанные деньги послать в виде подарка матери, сестренке, и я ждал два-три месяца, пока хозяин назначит мне жалованье. Так и не дождавшись, я решился наконец сказать об этом Максиму Павловичу. Сделал я это запинаясь и очень смущаясь:
— Назначьте мне жалованье...
— Жалованье? Сколько же вам угодно жалованья?— спросил он с издевкой.Я был уже не рад, что попросил, но он не отстал от меня:
— Так сколько же вам жалованья? Может быть, вы захотите столько, что мне это будет непосильно, и я должен буду отказаться от ваших услуг.Наконец я сказал, что мне все равно— 12 или 15 рублей в месяц. Он долго еще меня мучил и в конце концов заявил, что будет платить 12 рублей.Первая моя школа закончилась. Настало время делать самостоятельные шаги.В 1899 году я перешел на работу к антиквару- книжнику Евдокиму Акимовичу Иванову. Это был добрейший человек, которого все любили. Но излишняя доброта, как известно, может принести и вред. В течение ряда лет он управлял крупной мебельной фирмой своего дяди Шагаева в Москве, а потом получил в наследство крупное антикварное дело Салищева в Апраксином дворе. В роскошном магазине, который он открыл, распродавались остатки салищевских антикварных п р е с е т о в й много картин, большинство которых было им. закуплено по пьяному делу и на векселя, причем многие картины были весьма сомнительные. В картинах я в то время ничего не понимал; единственное, что я помню из действительно ценного,— это коллекция гравюр из собрания Ф. И. Буслаева, знаменитого филолога. Коллекция эта привлекла много любителей, но картины все же шли плохо, и мы решили ликвидировать магазин.У Иванова я работал недолго, но если восемь лет работы у Мельникова были для меня средней школой, то четыре года службы у Иванова были университетом. Я узнал здесь многих собирателей и коллекционеров, и так как мы держались в общем-то независимо и разбирались в искусстве, то посетители относились к нам с уважением и доверием.Одним из частых посетителей антикварного магазина Иванова был Н. И. Рукавишников.Рукавишников был крупным дельцом. Он занимался подрядами, строил Волховский цементный завод, позднее стал его директором; строил он также трапезную Александро-Невской лавры. Вспоминая о строительстве этой трапезной, он рассказывал нам многое из бытовой жизни монахов. Трапезную строили день и ночь, и монахи, пользуясь ходом для строительных рабочих, водили по ночам женщин и приходили за полночь в нетрезвом виде.Рукавишников владел магазином на Казанской улице под названием «Золото и серебро», где покупали золото, не гнушаясь и краденым. Однажды, когда Рукавишникова привлекли к суду за покупку краденого золота, он в суде прямо заявил, что и не отрицает покупки краденого золота.