Записки старого книжника

Пролог

«Записки старого книжника»Федору Григорьевичу Шилову выпало за свою долгую и несомненно интересную жизнь познать немало поучи­тельного. Свыше семидесяти лет общался он с высшим созданием человеческого разума—книгой. Сотни ты­сяч книг, зачастую замечательных, единственных, не­повторимых, прошли через его руки. Тысячи и тысячи рукописей и автографов великих людей, начиная с Ло­моносова и Пушкина, Петра I и Суворова и кончая нашими современниками, держал он в своих руках, и не только держал, но изучал и прославлял.

Удивительный дар дан этим самоучкам из народа, учившимся на медные пятаки, прошедшим тяжелое детство в мальчиках на побегушках,—русским книжни- кам-букинистам. Сами, своим путем познавали они величие Слова, полюбили его, стали его приверженцами и пропагандистами. Помогали знаменитым ученым и писателям собирать их библиотеки. Ездили по горо­дам и весям огромной полуграмотной России, находя сокровища у невежественных потомков вельмож и от­прысков государственных людей прошлого, внимая по­ступи истории в указах Петра I, письмах Екатерины И, донесениях Суворова и Кутузова, горьких и пламенных призывах Радищева, в поэзии Пушкина и стихах де­кабристов,— и так вплоть до нашего века, до Мен­делеева и Сеченова, Горького и Куприна, Блока и Ма­яковского...

Все прошло через их руки, и, хотя люди эти были в большинстве своем малограмотные, глубоким на­циональным чувством ощущали они величие русской культуры, и немалый их труд положен во славу полно­ты книжного собрания и Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, и Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, и библиотек Академии наук СССР и Пушкинского дома...

Федор Григорьевич Шилов принадлежал к этому славному племени. По возрасту он один из последних представителей того поколения книжников, которое на­чинало свою деятельность в конце прошлого века, в глухую пору императорской России.

Добрым словом и дружбой дарили Шилова и про­фессор И. А. Шляпкин, и библиограф П. А. Ефремов, и академики С. И. Вавилов и И. Ю. Крачковский, и А. М. Горький, и Демьян Бедный...

В своих воспоминаниях, написанных в ту позднюю пору жизни, когда обычно память изменяет человеку, Ф. Г. Шилов обнаружил, однако, такую ясность внут­реннего зрения, что дивишься ее свежести. Он живет в своем мире, полном воспоминаний о людях, с кото­рыми дружил, о прекрасных книгах, которые держал в руках. Это воспоминания человека, страстно влюб­ленного в книгу, осуществившего немало изданий во славу ее, начиная со сборника «Похвала книге», в кото­ром собраны мысли и изречения людей всех времен о книге и ее значении для человека.

Несомненно, не только люди старшего поколения, но и молодые читатели с интересом прочтут воспоми­нания старого книжника. По ним можно учиться, как нужно любить книгу. По ним можно лишний раз убе­диться, как богат наш народ самородками во всех областях жизни, людьми с природным талантом,—а для того, чтобы быть книжником в истинном значении этого слова, нужны не только знания, но и талант, артистическое ощущение книги, этого тончайшего ин­струмента человеческой мысли.

Слово «букинист» в словарном толковании означает лишь торговца подержанными и старинными книгами. Но оно гораздо шире по своему истинному смыслу: огромна роль этих собирателей культурного наследст­ва прошлого, которым не только книголюбы, но и книжные хранилища во многом обязаны полнотой своих собраний.

Старый книжник передает молодым завет своей любви к книге, и в этом главное значение интересных воспоминаний Федора Григорьевича Шилова.

Федору Григорьевичу Шилову выпала на закате своей жизни одна из величайших для него радостей: он держал первое издание этой книги в руках, книга заин­тересовала читателей, ему писали письма, он делал на книге авторские дарственные надписи... Правда, лишь на ощупь мог делать он эти надписи: Федор Григорье­вич был почти слеп.

— Проел свои глаза на книгах,—сказал он мне раз грустно и иронически.— Ведь сколько я перечитал на своем веку всяческой мелкописи, да и рукописей пере­читал порядком.

Книга эта скрасила для старого книжника горькие дни вынужденного бездействия; но все же оставаться совсем бездейственным он не мог. В один из своих приездов в Ленинград я встретил Шилова в Книжной лавке писателей. Все было позади для него: он не видел книг, не видел и людей, и, пожимая ему руку, нужно было назвать свое имя.

— Вот как хорошо, что вы приехали,—сказал он мне.—Я как раз думал о вас. Продается одна библио­тека, я давно ее знаю, в ней есть кое-что интересное.

И он предложил мне сразу же посмотреть эти книги. Мы вышли с ним на Невский, поехали на Петроград­скую сторону, но владельца библиотеки не застали дома и нам пришлось возвращаться ни с чем. Я хотел довезти Шилова до его дома.

— Не нужно,—сказал он.— Высадите меня где-ни­будь на Невском. Сегодня день, когда я хожу по книж­ным магазинам... правда, маловато осталось старых книжников, но все-таки встретишь того или другого и поговоришь с ним.

Я с опасением смотрел ему вслед, как он шел, почти ничего не видя, только память вела его, но он знал Ленинград, как свои комнаты, он прожил в нем всю жизш?, помнил и газовые фонари, и торцы мостовой на улицах чиновного и сановного Санкт-Петербурга, пом­нил и Петроград времен первой мировой войны, но истинным его домом стал великий город революции — Ленинград, именно в нем он и написал свою книгу, приобщившись к тем, слову которых всегда служил.

Образ старого книжника, бредущего по улицам Ле­нинграда, чтобы лишь вдохнуть запах книг, побыть возле них хоть несколько минут,— образ этот глубоко остался в моей памяти, и я радуюсь, что первое издание этой книги, ныне выходящей вторым изданием, не за­поздало в свое время, что автор успел подержать его в руках.

Август 1964. Вл. Лидин